Псы Господни 2 - Олег Велесов

— Вольгаст, сын мой, не надо крови, — прозвучал из зала голос отца Томмазо. — Предложи этому господину и его жене присоединиться к моей трапезе.

— Как скажете, монсеньор, — я вернул меч в ножны. — Слышал? Одевайтесь и выходите. Главный инквизитор Франции и приграничных земель приглашает вас на ужин.

В комнату вошли монахи, принялись наводить порядок, поменяли бельё на постели, занесли сундуки с личными вещами Марго и священника. Я смотрел на это с прискорбием. Вот она моя нынешняя суть: быть прислужником у человека, который трахает девушку моей мечты. Не проще ли было сгореть на том костре? Уже бы пеплом развеялся по ветру, и похер было б на все жизненные, мать их, коллизии.

Получив свою порцию холодной чечевичной жижи, кусок курицы и кружку пива, я сел за стол ближе к выходу. Хотелось побыть одному, мысленно пожаловаться самому себе на жизнь, на судьбу, но припёрся Щенок, сел напротив и, орудуя ложкой, начал что-то рассказывать. Я поглядывал в сторону камина. Там тоже шла беседа, говорил в основном отец Томмазо. Марго лениво потягивала вино, иногда вставляя в разговор пару слов. Господа из Лотарингии помалкивали, несмело ковыряясь в рыбе. Возможно, надеялись вернуть себе хотя бы часть потерянной комнаты, но увы, спать им всё равно пришлось на полу вместе со всеми.

Утром я их уже не увидел. Со слов трактирщика, господа встали до света и уехали. Тем лучше. Мы тоже не стали задерживаться, перекусили на скорую руку, собрались и отправились дальше. Снова перевалили через седловину. Дорога не выглядела натоптанной, места глухие, редко посещаемые. Холмы поросли деревьями, и лишь долины были кое как распаханы под поля. Иногда попадались деревеньки на два-три дома. Жители смотрели на нас так, словно мы им должны что-то. Отец Томмазо приказывал останавливаться в каждой деревне, читал короткую проповедь, благословлял людей и ничего за это от них не требовал. Впрочем, не особо-то мы и нуждались. В трёх повозках находилось несколько мешков с овсом и чечевицей, две бочки солонины, сушёная рыба, зелень, немного муки, фруктов, овощей. Это считалось походным запасом, заведовал им келарь брат Стефан. А ещё в тех повозках находились два сундучка с серебром по двадцать килограмм каждый. В общей массе примерно двести пятьдесят ливров. Это нам такие командировочные выписали или деньги предназначаются для каких-то иных целей?

Впрочем, меня это не касается. Моя задача смотреть по сторонам и держать оборону, а при необходимости выгонять разных господ из трактиров и прочих построек…

Я услышал щелчок, свист — и в грудь ударила стрела. Удар был скорее резкий, чем сильный, но меня отшатнуло. Я сделал шаг назад, тело продолжало клониться, сделал ещё шаг, и когда подумал, что удержал равновесие, в грудь ударила вторая стрела. Вот теперь меня опрокинуло. Я упал на спину и уставился на торчащие из меня стрелы. Что удивительно, боли не было, скажу больше: слоёный пирог из бригантины, кольчуги и поддёвки не допустил наконечники стрел до тела.

Взревели мулы, дружным хором заскрипели постромки. Кто-то кричал, щёлкали вожжи. Я едва успел откатиться на обочину, чтобы не попасть под колёса. Вскочил, в левой руке сам по себе оказался меч. Выставил его перед собой, но нападавших пока не видел. Из-за деревьев продолжали лететь стрелы. Целый скоп уже тряс оперением в боковой стенке развернувшегося поперёк дороги фургона.

Поискал взглядом Чучельника, не нашёл, присел за куст. В руках чувствовался лёгкий мандраж, в голове крутился кавардак: что, где, почему? В делах подобного рода опыта у меня не было, но приблизительная ясность присутствовала. Мы угодили в засаду. Ага. Какие силы у противника неизвестно, но если они осмелились напасть, то явно считают себя сильнее нас. Так это или нет, предстоит решить в очном состязании, и оно не за горами. Я наконец-то увидел Чучельника. Он держал арбалет на уровне плеча, направляя его влево от меня. Оттуда же летели стрелы. Арбалет щёлкнул, и где-то меж деревьев всхлипнули.

Справа раздался треск, через кусты ломились трое. У двоих топоры на длинных рукоятях, третий с копьём, вместо доспехов грязные стёганки. Ребята неотёсанные, увидев меня заорали. Хотят напугать? Это первый признак их собственной неуверенности. Мандраж из рук ушёл, я шагнул навстречу и первым же выпадом нанизал на меч топорщика. Копьеносец попытался достать меня, но не рассчитал с замахом, задел локтем дерево, и нацеленный в живот удар срезался в сторону. Я рубанул по копейщику сверху вниз, но тоже не рассчитал и раскроил не череп, а лишь разрезал стёганку на плече. Рана вряд ли серьёзная, но копейщик заверещал, словно ему руку отрубили.

Пусть проорётся. Я переключился на второго топорщика. Тот подбирался справа. Деревья мешали размахнуть получше, и он мог бить только сверху вниз. Я легко уходил от таких ударов. Дождавшись, когда он замахнётся в очередной раз, сошёлся с ним вплотную, перехватил меч одной рукой за рукоять, другой за середину клинка и с силой всадил остриё ему в бок. Тут же развернулся, выискивая копейщика. Тот полз на карачках вверх по склону, потеряв копьё и самоуважение. Я догнал его, отвесил подзатыльник. Он закрыл голову руками и начал скулить. Добивать не стал, у отца Томмазо наверняка есть вопросы к нападавшим. Связал, используя его же пояс, схватил за шиворот и поволок к дороге.

Там ничего интересного не было. Возле фургона валялся труп, над ним склонилась Наина. Похоже, её работа. Чуть дальше ещё труп, без головы. Голова лежала в двух шагах от тела с раззявленным ртом и выпученными глазами. Это явно Клещ постарался. Сам он вместе с Чучельником поднимался по холму к месту, откуда бил лучник, я видел, как их плащи мелькали меж толстых буковых стволов.

Отец Томмазо стоял у обочины, сложив руки на животе, и с равнодушным видом осматривал убитых. Всего получалось четыре, если считать моих, возможно, Клещ с Чучельником найдут пятого. Кто-то наверняка убежал, сообразив, что мы не из тех, кого можно легко обидеть.

Из кустов на обочине выбралась Сельма, за ней Щенок. Слава Богу, жив.

Я подтащил пленного и бросил к ногам инквизитора. Из-за фургона вышла Марго, привалилась спиной к борту. В руке надкушенное яблоко.

Отец Томмазо осторожно ткнул пленного носком сапога, словно проверяя жив ли. Тот заелозил в грязи, попытался встать, но сделать это со связанными руками было не просто. Тогда он перевернулся на бок и заскулил:

— Простите… простите…

— Господь простит, — пообещал инквизитор. — А скажи-ка,