Прорыв выживших - Алексей Михайлович Махров

Kameraden, Gefahr! — негромко сказал неизвестный боец, припадая на одно колено и вскидывая к плечу винтовку, поверх ствола которой виднелась трубка оптического прицела.

— Was ist dort? — послышалось из кустов.

— Hier steht ein Auto! — удивленно сказал снайпер. — Und niemand ist in der Nähe!

Из–за деревьев на поляну, настороженно оглядываясь, вышли еще два немца с винтовками в руках.

— Огонь! — рявкнул Валуев, и мы врезали по врагу из всех стволов короткими очерядями.

Три первых фрица одновременно рухнули на влажную, поросшую мхом землю. Из леса раздались тревожные выкрики, и тут же в нашу сторону полетели первые, слепые, поспешно выпущенные вражеские пули. Они звонко ударили по стене сарая, выбивая щепки и труху.

— Дави их, мать–перемать! — заорал Валуев. — Не давай опомниться!

Я вжал спуск своего «МГ–34», плотнее вжимая брыкающийся приклад в плечо. Тяжелый грохот оглушал, но, вместе с тем, внушал какое–то странное спокойствие. Справа и слева от меня заработали еще два пулемета — Хуршеда и Алькорты. Наша огневая мощь была чудовищной, подавляющей. На каждую одиночную вспышку выстрела из леса мы отвечали длинными, сокрушительными очередями, которые срезали кусты и мелкие деревца, пробивали насквозь ветки и стволы елок. Мы стреляли почти не целясь, на звук и на вспышки, заливая предполагаемые позиции противника морем раскаленного металла. Воздух быстро наполнился едкими, горькими запахами пороховой гари и горелой листвы. Немцы, попавшие под этот шквал, были ошеломлены. Они явно не ожидали встретить в глухом лесу несколько готовых к стрельбе пулеметных расчетов. Их ответный огонь был нервным, беспорядочным и довольно быстро прекратился под нашим напором.

— Прекратить огонь! — скомандовал Валуев, и грохот стих, ударив по ушам внезапной тишиной. — Хуршед, вперед! Посмотри, что там. Осторожно!

Бой длился не больше трех минут. Для нас, лежавших за пулеметами с пылающими от жара стволами, они показалось вечностью. Дым и запах пороха плыли над поляной, тихо потрескивали падающие на землю, срезанные пулями ветки.

Альбиков кивнул, вытащил «Наган», и, пригнувшись, скользнул в черную пасть леса. Мы замерли в ожидании, вжимаясь в землю, вслушиваясь в каждый шорох. Прошло десять минут. Пятнадцать. Я уже начал беспокоиться, как из мрака вышел Хуршед. Стволом револьвера он толкал перед собой высокого, крупного немца в короткой пятнистой куртке. Фриц хромал, его лицо было перекошено от боли, а на бедре темнело большое пятно крови, перетянутое каким–то куском ткани. Жестами и пинками Альбиков заставил пленного встать на колени и положить руки на затылок.

— На опушке три трупа и в лесу еще пятеро, — доложил Хуршед. — Все в таких же камуфляжных куртках. Один оказался жив, пытался уползти. Ранен в ногу, я его наскоро перевязал. У всех на вооружении винтовки. У четверых — с оптикой.

Я внимательно разглядывал пленного, пока Валуев и Алькорта проверяли периметр. Это был здоровенный детина, лет двадцати пяти, с острым подбородком и двухдневной щетиной на лице. Вместо стандартного серого мундира Вермахта на нем была надета куртка с капюшоном из плотного авизента с черно–коричнево–белыми пятнами камуфляжа. На ногах — не привычные короткие сапоги с широкими голенищами, а высокие шнурованные ботинки из коричневой кожи, надетые поверх толстых, серых шерстяных носков. На голове кепка с длинным козырьком, с таким же, как на куртке, камуфляжным рисунком.

— Что скажешь, пионер? Кто эти солдатики? — спросил подошедший Валуев.

— Это егеря, Петя, — ответил я, отвернувшись от пленника. — Отборные бойцы, обученные воевать в горно–лесистой местности. Недаром они так тихо крались.

— Давай–ка, узнай у него по–быстрому, кто они такие и что делали ночью в лесу! — велел Петр. — Даю тебе пять минут. А мы начнем сворачиваться, придется искать другое укрытие, это спалилось.

— Как звать? — спросил я егеря по–немецки.

— Георг, — сквозь зубы процедил он, видимо, решив, что имя — не такая уж и важная информация.

— Ну что, Георг, говорить будешь? — я посмотрел ему в глаза. — Говорить будешь? Или тебя сразу расстрелять?

Немец, стиснув зубы, лишь презрительно сплюнул себе под ноги и отвернулся. Он был молод, силен и, видимо, до сих пор верил в непобедимость своей армии и скорое прибытие подмоги.

— Молчать будешь? — усмехнулся я. — Не хочешь по–хорошему. Ладно, тогда поговорим по–другому.

Я легонько пнул егеря носком сапога по ране на бедре. К чести вражины, он не взвыл от боли, а только зашипел и глянул на меня с такой ненавистью, что стало ясно — добром он нам ничего не скажет. И на кураже и адреналине стойко перенесет любые побои. А на более–менее вдумчивые расспросы и изощренные пытки у нас нет времени. Надо придумать что–нибудь жутко–экзотическое, чтобы его напугать.

— Так вот, Георг, — я присел на корточки перед ним. — Видишь того узкоглазого? — я кивнул на Хуршеда, который как раз возвращался из леса, таща пару снайперских винтовок и целую гирлянду патронных сумок убитых егерей. — Он китаец. Китай, если ты учил в школе географию, далекая восточная страна, известная своим варварством. За долгие столетия своей истории они изобрели множество видов пыток, которые европейцам не могут присниться даже в кошмаре. У меня весь остаток ночи уйдет на их перечисление. Ну, а мой приятель любит сажать людей на кол. Есть у него такая нехорошая привычка. В этом деле он достиг невиданных успехов — хорошо заточенный кол проходит через анус вверх по телу и выходит из горла — при этом жертва всё время остается в сознании, хотя и испытывает жуткие муки.

Георг нервно сглотнул, но промолчал.

— Хуршед! — крикнул я. — Принеси мне палку, метра полтора длиной и диаметром сантиметров пять…

Альбиков, ни слова не говоря, зашел в заросли и через полминуты вернулся, таща с собой срубленный пулей ствол молодого деревца — как раз нужных размеров. Видимо поняв мой замысел, Хуршед несколькими ловкими взмахами ножа обтесал верхушку колышка, придав ей вид наконечника копья. Скорчив зверскую рожу, Альбиков подошел к пленному и шлепнул его по заднице, проворчав что–то на узбекском.

И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Егерь, здоровенный, могучего телосложения мужчина, прошедший, наверное, не одну военную кампанию, вдруг разревелся. Не просто заплакал, а зарыдал, как маленький мальчик, захлебываясь соплями.

— Нет! Нет! Только не это! — завопил он, вскочив и попытавшись бежать. Но раненая нога немедленно подломилась, и егерь грузно шлепнулся на землю. Повязка на его