Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

в том, что пока он служил персидскому шаху, он неоднократно сталкивался в бою со своими земляками из Крыма. Но если, знатных беев, как правило, ожидала жестокая казнь, то к рядовым нукерам царевич проявлял совсем не свойственное ему милосердие. И теперь эта тактика принесла свои плоды.

Другим пополнением стали воины из рода Мангыт. В армию Джанибека пришла лишь малая часть их нукеров, да и те при первой же возможности постарались сбежать с поля боя. Но как только прошел слух, что вернулся сын Саадет-Герая, они поспешили присягнуть ему на верность.

Что он им пообещал и как уж они там договаривались я не в курсе, но мы с ним заключили настоящий договор. Случилось это в один из вечеров, когда мы с ним после ужина пили кофе и неспешно беседовали.

— Великий царь, — с нарочитой подобострастностью спросил Шахин, — а правда ли, что вы ни разу не потерпели поражения?

— Почему ты так решил, друг мой? — усмехнулся я.

— Люди говорят, что вам всегда сопутствует удача, — неопределенно отозвался Герай.

— Увы, — грустно усмехнулся я. — Капризная девка по имени Фортуна не раз поворачивалась ко мне спиной. Мне, как и тебе приходилось быть изгнанником, скрываться от врагов, служить сильным мира сего как простому нукеру. Приходилось мне пережить и предательство друзей, и плен, и несчастную любовь.

— Вы, верно, шутите, — засмеялся царевич. — Даже до Персии дошли слухи, о том, что ни одна женщина не может устоять перед Иваном Мекленбургским!

— Да ладно!

— Более того, — с видом заговорщика подвинулся ко мне Шахин, — говорят, что счастливицы, познавшие вашу любовь, познают так же и радость материнства!

— Враки! Далеко не все, — ухмыльнулся я, и мы весело расхохотались.

— И все же в глазах ваших поселилась печаль, — заключил знатный татарин.

— Знаешь, друг мой, есть такая поговорка. «Кто счастлив сражениях — несчастлив в любви!»

— Много бы я отдал, чтобы быть таким «несчастным», — горестно вздохнул Шахин, после чего с надеждой посмотрел на меня. — Ваше величество, научите?

— Не прибедняйся, царевич, опыта у тебя на десятерых хватит. И если уж ты до сих пор жив, значит и счастья для тебя немало отмерено на небесах. Что же касается, предстоящих сражений, то я думаю так. Твои враги — местные беи и турки. И для того, чтобы совладать и с теми и другими тебе понадобятся стойкая пехота и пушки.

— Где же их взять? Даже те немногие, что были в Крыму, теперь хотят уйти прочь с моих земель.

— Ничего страшного. Пока ты будешь верен нашему союзу, мои полки по первому твоему зову будут приходить из Керчи и Азова на подмогу.

— Вы оставите Керчь за собой?

— Да. И Тамань. А еще степь от Дона на запад до реки Молочной и дальше до Днепра.

— Но это наша земля!

— Взамен, я отдам тебе Кафу и все турецкие города в Крыму кроме Керчи, Балаклавы и всей долины до речки Бельбек.

— Османы не потерпят этого!

— Вам в любом случае придется воевать. Но если берег будет подвластен тебе, у них не получится высадить большой десант, а с малым ты и сам справишься.

— Без пехоты и пушек?

— Позови на службу запорожцев. Я тоже пришлю помощь. Вместе одолеем.

— Моим беям нужна добыча, — закинул удочку будущий хан. — Нужно будет ходить в походы.

— А кто тебе не дает? Вон ляхи зажиточно живут, черкесы, тоже говорят, не бедствуют. Да, хоть бы и турок режь. Ходи куда хочешь, только не в мои земли. Иначе пожалеешь!

— В степи много джигитов, за всеми не уследишь!

— А ты постарайся! — жестко посмотрел я на Шахина.

— Я понял тебя, великий царь.

В итоге возникла некоторая непонятность. Отправлять Шахина с тремя тысячами его всадников вслед за калмыками и ертаулом Михальского — рискованно. Как бы ойраты сгоряча татар не покрошили. А самому с ними идти тем более не понятно. Для пехоты это долгий и ненужный марш, да и я сам не до конца залечил рану. На коня пока садиться не стоит. Да и просто оставлять буйного чингизида без присмотра представилось мне неразумным.

Решение нашлось само, когда утром в мои покои ворвался Бурцов, и тут же застыл на пороге, увидев нас с Юлькой.

— Не вели казнить, надежа-государь, — пробормотал он, стараясь не смотреть в сторону натянувшей на себя простыню девушки.

— Чего еще? — рявкнул я. — Не видишь, я тут важными государственными делами занят!

— Вижу, батюшка, — с готовностью кивнул спальник. — Только к гавани нашей флот подходит.

— Какой еще флот? — удивился я.

— Большой, ладей в двести!

— Ни хрена себе, — подскочил я с кровати. — Неси умыться и одежду!

— Слушаюсь, — кивнул он, после чего перевел все-таки глаза на Юлдуз, и нерешительно добавил, — сейчас нести, или через пять минут?

— Сколько?!! — возмутился я. — Казню, за поношение государевой чести, сволочь!

Потом выяснилось, что ничего страшного не произошло. Как оказалось, это был караван купцов, вернувшийся из Азова после очередного рейса. Вот на эти самые корабли мы и загнали татар вместе с лошадьми, после чего вместе с конвоем из галер и «Святой Елены» взяли курс на запад.

Спустя два дня мы с рассветом вышли к цели нашего плавания. Утренний бриз ласково наполнял паруса кораблей эскадры, а мы, стоя на полуюте могли лицезреть и море, и скалы южного берега во всей из фиолентской красе. Справа — узкое горло балаклавской бухты и полуразваленная генуэзская крепость Чембало на горе, слева, пока теряясь в дали, ахтиарскская бухта, называемая по мелкой рыбацкой деревеньке, расположившейся в глубине ее. И только я один во всем свете знал, что со временем здесь возникнет город, порт и крепость — Севастополь.

Удостаивать своим посещением Балаклаву я не стал, просто отрядил туда пару галер под началом Селиверстова, здраво рассудив, что и этого за глаза, поскольку никакого сопротивления ожидать не стоило.

Основные же силы флота с десантом прямиком направились к Южной бухте, которую, конечно же, так