Люди - Роберт Дж. Сойер

Понтер немного сжал пальцы. Глексену удалось ещё раз ударить Понтера сковородкой по плечу – к счастью, не по тому, в которое попала пуля. Понтер, продолжая держать за шею, приподнял Раскина над полом.

– Бросьте эту вещь! – прорычал он.

Лицо Раскина побагровело, а глаза – голубые глаза – выпучились. Наконец, он выронил сковородку, которая звонко ударилась о деревянный пол. Понтер развернул Раскина и ударил о стену рядом с проходом на кухню. Материал стены вмялся от удара в нескольких местах, в ней появилась длинная трещина.

– Вы видели по телевизору, как посол Прат убила нападавшего?

Раскин только хрипел и со свистом втягивал воздух.

– Вы видели?

Наконец, Раскин кивнул.

– Посол Прат из 144-го поколения. Я из 145-го; я младше её на десять лет. Хотя я пока не равен ей мудростью, силой я её превосхожу. Если вы продолжите меня провоцировать, я разобью вам череп.

– Чего… – произнёс Раскин очень хриплым голосом. – Чего вы хотите?

– Во-первых, – сказал Понтер, – правды. Я хочу, чтобы вы признались в своих преступлениях.

– Я знаю, что это штука у вас в руке всё записывает.

– Признайтесь в преступлениях.

– Я никогда…

– У принудителей Торонто есть образцы вашей ДНК с изнасилования Кейсер Ремтуллы.

– Если бы они знали, что это моя ДНК, – полузадушенным голосом ответил Раскин, – то здесь были бы они, а не вы.

– Если вы будете упорствовать, я убью вас.

Раскину удалось немного покачать головой, несмотря на то что Понтер продолжал сжимать его шею.

– Признание под принуждением не является доказательством.

Хак издал писк, но Понтер догадался о значении слова «принуждение».

– Хорошо, тогда убедите меня, что вы невиновны.

– Я не обязан никого ни в чём убеждать.

– Вы не получили повышения и более выгодных условий работы из-за вашего цвета кожи и пола, – сказал Понтер.

Раскин молчал.

– Вы ненавидели тот факт, что другим – этим женщинам – отдаётся предпочтение перед вами.

Раскин извивался, пытаясь вырваться из хватки Понтера, но тот держал его крепко.

– Вам хотелось навредить им, – продолжал Понтер. – Унизить их.

– Старайся-старайся, троглодит.

– Вам отказали в том, чего вам хотелось, и вы взяли то, что может быть лишь отдано добровольно.

– Всё было не так…

– Расскажите мне, – прошипел Понтер, заламывая руку Раскина за спину. – Расскажите мне, как это было.

– Я заслуживал бессрочного контракта, – прохрипел Раскин. – Но они раз за разом прокатывали меня. Эти суки постоянно прокатывали меня, и…

– И что?

– И я показал им, чего стоит настоящий мужчина.

– Вы – позор всего мужского рода, – сказал Понтер. – Скольких вы изнасиловали? Скольких?

– Только…

– Ещё кого-то, кроме Мэре и Кейсер?

Молчание.

Понтер отодвинул Раскина от стены и снова ударил его об неё. Трещина стала шире.

– Кого-то ещё?

– Нет. Только…

Он заломил его руку сильнее.

– Только двоих? – Зверёныш взвыл от боли. – Только двоих? – повторил Понтер.

Раскин хрюкнул и сказал сквозь сжатые зубы:

– Только Воган. И эту черножопую суку…

– Что? – Понтер на мгновение растерялся, когда Хак издал гудок. Он снова выкрутил Раскину руку.

– Ремтуллу. Я трахнул Ремтуллу.

Понтер немного ослабил хватку.

– Вы остано́витесь, понятно вам? Это больше никогда не повторится. Я буду следить. Другие будут следить. Никогда, слышите?

Раскин буркнул что-то неразборчивое.

– Никогда, – повторил Понтер. – Поклянитесь.

– Никогда больше, – сказал Раскин, всё ещё сжимая зубы.

– И вы никому не скажете о моём визите. Никому. Если скажете, то понесёте наказание, предусмотренное за ваши преступления вашим же обществом. Вы это понимаете? Понимаете?

Раскин с трудом кивнул.

– Хорошо, – сказал Понтер, ещё немного ослабляя хватку. Но потом он снова впечатал Раскина в стену; в этот раз от неё начали отваливаться кусочки материала. – Нет, это совсем не хорошо, – продолжал Понтер, теперь уже тоже сквозь сжатые зубы. – Этого недостаточно. Это ещё не справедливость. – Он бросился на Раскина всем своим весом, припечатав его к стене; его пах прижался к заду глексена. – Вы на себе почувствуете, каково это – быть женщиной.

Всё тело Раскина внезапно напряглось.

– Нет. Нет-нет, ни за что! Господи, только не это…

– Это будет справедливо, – сказал Понтер, открывая карман на своём медицинском поясе и доставая оттуда пневмоинъектор.

Устройство зашипело над шеей Раскина.

– Что это за херня? – закричал он. – Вы не можете вот так вот…

Понтер ощутил, как тело Раскина расслабилось. Он опустил его на пол.

– Хак, – позвал Понтер. – С тобой всё в порядке?

– Удар был довольно сильный, – ответил компаньон, – но я не повреждён.

– Прости, – сказал Понтер. Он посмотрел на лежащего на спине Раскина. Схватил его ноги и развёл их в стороны.

Потом потянулся к его поясу. Ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, как он устроен. Расстегнув пояс, Понтер нашёл застёжку и молнию на его брюках. Расстегнул и то и другое.

– Сначала сними эти штуки со ступней, – подсказал Хак.

Понтер кивнул:

– Точно. Всё время забываю, что у них это отдельно. – Он передвинулся к ногам Раскина и после нескольких попыток сумел развязать шнурки и снять с него башмаки. Понтер содрогнулся, почуяв исходящий от ступней запах. На коленях переполз обратно, к поясу Раскина, и начал стягивать с него штаны. Следом взялся за трусы и стянул их по почти безволосым ногам до ступней, а потом избавился и от них.

Наконец, Понтер взглянул на гениталии Раскина.

– Что-то здесь не так, – сказал он. – Какое-то уродство или что? – Он поднял руку, давая Хаку лучший обзор.

– Удивительно, – сказал компаньон. – Отсутствует препуциальный мешок.

– Что? – переспросил Понтер.

– Крайняя плоть.

– Интересно, у всех глексенских самцов так?

– Это сделало бы их уникальными среди приматов, – ответил Хак.

– Ладно, – сказал Понтер, – мне это не помешает.

* * *

Корнелиус Раскин пришёл в себя на следующий день; он определил, что настало утро, по тому, что в окна его квартиры светило солнце. В голове били молотки, горло саднило, локоть горел, седалище болело, и было такое чувство, что его пнули по яйцам. Он попытался оторвать голову от пола, но его так затошнило, что он опустил её обратно. Через некоторое время он повторил попытку и в этот раз сумел приподняться на локте. Его рубашка и брюки были на нём, так же как носки и башмаки. Но шнурки на них завязаны не были.

«Чёрт тебя дери, – подумал Раскин. – Чёрт тебя дери». Он слышал, что неандертальцы все геи. Господи, но он не был готов к такому. Он перекатился на бок и ощупал рукой заднюю часть штанов, молясь о том, чтобы не обнаружить там крови. Тошнота подбиралась к горлу, и он прогнал её, с усилием сглотнув. Получилось очень больно.

«Справедливость», – сказал Боддет. Справедливо