Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

на мостовую, его голова ударилась об асфальт, когда машина поглотила его; вытянутая рука все еще была видна, сжимая портфель.

Я выскочил за дверь, с сорок первым в руке, когда задние колеса переехали его и с визгом умчались прочь — грязный белый универсал, дорожная грязь скрывала номерной знак.

Я навел „Смит-и-Вессон“, но они ушли.

Другие, кто последовал за мной или выбежал из здания напротив, помогли мне затащить тело внутрь.

Автобус с надсадным вздохом остановился над пятнами крови и открыл двери. Никто не вошел.

Процедурные ритуалы заняли мучительные три часа, и все же этого было как-то недостаточно, неуместно.

Его запихнули в стальной ящик и задвинули в стену, лязг засова поставил точку в дружбе длиною в полжизни.

Никаких записей о решении Мака снять меня с дела не было.

Я держал рот на замке, а также не упомянул о том, что мне показалось разбитыми окнами на универсале.

Может, я просто хотел, чтобы они там были.

Я успел на последний автобус домой.

Мак был прирожденным администратором, а я — просто ищейкой, но мы вместе кряхтели и пыхтели в КОПАТ,[13] получали нагоняй за воображаемую грязь в револьверах, гордо стояли, пока его родители щелкали нас в нашей первой настоящей форме.

Автобус вонял алкоголем и человеческими телами. Казалось странным скучать по пробкам, которые я раньше проклинал: город был грязным, пустынным, и Мак был мертв.

„Бог знает кто“ убил Вона Мейсса и Роджера МакДональда. Мне не улыбалась перспектива выяснять, где теперь мое место.

Когда автобус достиг моей остановки, я остался с группой, преодолев половину из восьми кварталов до моей квартиры в относительной безопасности толпы.

По сути, это место, где висит мой второй костюм: высотка на Двенадцатой и Вайн, выделенная для людей из мэрии и администрации округа и случайного работника Федерального финуправления.

В вестибюле все еще горел свет, но в квартирах электричество к этому времени уже должны были отключить.

Мне не полагалось пользоваться лифтом, но я был не в настроении для добропорядочности.

Я поднялся на машине наверх и вошел.

На этот раз мне повезло: комнат было больше, чем мне действительно нужно, — но я, тем не менее, ревниво это ценил.

Две спальни, полторы ванных, когда была вода, и походная плитка „Коулман“, водруженная на бесполезную газовую плиту.

Я задернул штору и включил фонари.

Дверь спальни была приоткрыта!

Волна страха прошла по мне. Она не закрывалась с тех пор, как Эвелин решила, что лучше быть бывшей женой копа, чем вдовой копа.

Именно так она на это смотрела. Когда я наконец словил свою первую и единственную пулю, она вручила мне бумаги о разводе прямо на больничной койке, а пять недель спустя разбилась в аварии на I-70.

Я так и не понял, вдовец я или разведен, и с тех пор при исполнении не получил ни царапины.

Теперь все могло быть иначе. Я распластался на полу, чувствуя себя глупо в собственной квартире, и медленно извлек „Смит-и-Вессон“. Им следовало прикончить меня на входе. За эту ошибку они заплатят.

Я планировал всадить несколько мягких, снаряженных вручную 240-грановых[14] пуль в того, кто был за этой дверью.

Мучительно ползя на коленях и локтях, я старался помнить, что нужно держать задницу пониже.

Чертовски хорошо, что я не нажал на курок. Подкравшись ближе, я заметил тонкую блестящую проволоку, тянущуюся от дверной ручки.

Я всегда проклинал этот уличный фонарь, светящий мне в окно; теперь он спас мне жизнь.

Я положил сорок первый на ковер и осторожно проследил проволоку до угрожающей формы, прикрепленной к раме внутри.

Это смутно напоминало полосатую бутылку из-под виски, но я знал, что эти „полосы“ были глубоко врезаны в корпус для обеспечения должной фрагментации.

Проволока вела к кольцу, одному из четырех, сгруппированных наверху. Легкого рывка было бы достаточно, чтобы поднять и воспламенить ударник.

Бельгийская PRB-43: обычное дело в Новой Гвинее, излюбленная игрушка и у местных террористов.

Я был благодарен, что они оставили что-то, с чем я был знаком.

Три-четыре унции пластита — соседи подумали бы, что я просто двигаю мебель.

Довольно тонко, для СекПола.

Пошарив в поисках связки ключей, я осторожно протянул руку и вставил ключ в предохранительный слот, блокируя ударник.

Я использовал кусачки для ногтей, чтобы перерезать проволоку, и провел нервными пальцами вверх и вниз, нащупывая другие. Ничего.

Я осторожно открыл дверь, оказавшись лицом к мине, ее маленькая подставка была вбита в деревянную раму.

Окончательно испортив кусачки, я снял все четыре кольца-растяжки и извлек свой ключ от дома.

Горлышко открутилось, отделяя взрыватель от контейнера со взрывчаткой. Я выковырял подставку из стены и заглянул внутрь — достаточно похожего на тесто для хлеба эксплозива, чтобы сделать мою пенсию еще более гипотетической, чем она была.

Я долго сидел, баюкая обезвреженную бомбу на коленях.

СРЕДА, 8 ИЮЛЯ 1987

Я пропустил завтрак, немного параноидально опасаясь того, что мог найти в буфете или коробке с хлопьями.

ЛСД? Шпанская мушка? У меня все болело от сна на полу в гостиной: под кроватью была вторая противопехотная мина, а от розетки в ванной к душевой кабине тянулся тонкий медный провод.

Я спал подальше от мебели и ничего не трогал.

Когда я встал, я обращался с квартирой как с минным полем, не делая ничего небрежно.

Сначала я позвонил и сказал, что болен — постараюсь прийти попозже. Вполне правдоподобно, учитывая Мака и все такое.

Затем я повесил записку для уборщицы, надеясь, что моего ломаного вьетнамского хватит, чтобы предостеречь ее от смертельной ловушки, в которую превратилась моя квартира.

Все это заняло сорок пять минут осторожного поднимания предметов вроде телефонной трубки с помощью согнутой вешалки, уклоняясь и вздрагивая.

Я отсоединил провода в душе, а потом передумал быть пойманным там, голым и беззащитным.

Душ никогда не казался мне прежним после „Психо“,[15] в любом случае.

Я переоделся и надел свой бронежилет, три фунта многослойного „Кевлара“ на спину и грудь, гарантированно останавливающего .44 „Магнум“.

Как обычно, я обошелся без паховой защиты. Даже если бы она сработала, я бы визжал голосом, который слышат только собаки.

Шесть свежих патронов для „Смит-и-Вессона“ и коробка с восемнадцатью запасными.

С двенадцатью из пластиковых ускорителей заряжания в моем жилете я был готов к короткой войне.

Политика департамента не одобряет ношение дополнительного оружия, поскольку его и так едва хватает на всех — одна из причин, почему на ношение собственного смотрят сквозь пальцы, — и они