Нашествие - В. Бирюк

ханы, тот же Тугоркан, роднились с землеедами. Шарукан - договаривался. Серый Волк - бил. Быстро бил и быстро отскакивал. Никогда русские не могли одержать над ним победы. Тугоркана убили, Шарукана загнали за Кавказ. А Боняк оставался цел. Потому что был осторожен, как степной волк.

Старый Боняк, как и его великий дед, не верит русским. Его тошнит от церквей с золотыми куполами, от тесных и смрадных городов, от длинных и тяжёлых одежд. Для него главное - Степь, «жёлтый народ». Который я называю «серые степные тараканы». Потому что я «землеед», которых хан не любит и презирает.

Но есть ниточка, которая нас связывает: Алу.

Факеншит! Я же говорил: в речку свалятся! Ладно Алу - у него наверняка есть сухое, чтобы переодеться. А чем мне волка сушить? Фенов здесь...

Есть и вторая связь - Киев.

Я - зануда. ДДДД - долбодятел длительного действия. В который раз повторяю:

- Если Кончак берёт Киев - он берёт Степь. Он будет сношать её как киевлянку-полонянку. Всеми способами, по своему хотению. И никто ему и слова не скажет. Только восхвалять будут: О Великий царь! Как ты могуч! Как ты изощрён и продолжителен! Брось иноземку - возьми мою! Я специально растил дочерей для твоих забав! Ради твоей милости!

Картинки сексуального насилия оказываются более действенными, чем картинки насилия уголовного (убийство) или политического: Боняк расцепляет зубы.

- Чего ты хочешь? Чтобы я не ходил на Киев?

Ну вот. Намётки конструктива прорезаются.

Я вежливо улыбаюсь и отрицательно качаю головой.

- Нет. Не поможет. Поздно.

Хан внимательно меня рассматривает. Он, кажется, уже согласен со своим предложением. В смысле: если бы услышал от меня - согласился бы. Поторговался бы, но принял. Он сам не хочет идти под бунчуки Шаруканычей, понимает, что именно его людей будут посылать в самые кровавые и малодоходные места.

- Тогда… Чтобы я напал на Кончака? Ударил в спину его войску?

- Нет. Не поможет. Поздно. Он собрал слишком много воинов - тебе не справиться.

Морщится на моё неверие в его силы. Понимая, что я прав, и сил у него, в самом деле, маловато.

- И ещё. Я слишком ценю славу старого Боняка. Радетеля за старину, за волю, за весь жёлтый народ. Это условие жизни Алу. Если тебя представят изменником, продавшемся какому-то русскому князя и ударившего в спину своим братьям… это плохо. Не хочу.

Удивление. Двойное.

Забота о его репутации со стороны какого-то чужака-землееда. Лысый вообще из другой тусовки! Какое ему дело до моей славы? Хитрит? Но он прав: потеря Боняком славы - смертный приговор его сыну.

Другое - отказ от решения хоть и крайне неприятного, но напрашивающегося.

В истории кыпчаков бывало по-всякому. Воины одной орды резались с воинами другой. Коши орд, разгромленных русскими, грабили и вырезали воины других орд. Предавали своих русских союзников на поле боя: начав атаку, поворачивали и убегали «даже не вынув стрел из колчанов».

А вот чтобы одна орда ударила в спину другой перед лицом противника… не помню.

- Тогда… чего ты хочешь?

- Смерти. Их. Шаруканычей. Вырвать у змеи жало. Оторвать гадюке голову. Все её головы. Истребить. Будущего царя. Его родню, подручных и прихлебателей. Сохранив народ жёлтых людей.

- Х-ха… Кончак осторожен. Он не ходит без охраны. Он не подпустит близко к себе столько воинов, чтобы те могли перебить его охрану и зарезать его самого.

- Ты, конечно, слышал русскую присказку про божью помощь. С которой один побьёт десяток, а двое сотню.

Сначала удивление, непонимание. Затем крайнее раздражение, разочарование, маскируемое демонстративном весельем:

- О! Ты предлагаешь креститься? Мне?! А там ваш распятый поможет? Я думал ты умнее. Зря время потерял.

Ярость. Злость на самого себя. За то что вдумался, вчувствовался в собеседника. «Преклонил слух».

Он начинает подниматься. Сейчас уйдёт. Я, старательно сдерживая торопливость, объясняю:

- Кроме божьей помощи по молитве бывает и другая. Тоже… убийственная. Сейчас покажу. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Недоверие к «землеедам» - особо мощная традиция в этой семье. Наглядная демонстрация - обязательна.

Боняк с сомнением осаживается на кошму, а я зову подрывника. Тот прибегает со своим мешком, достаёт безоболочное взрывное устройство.

- Голенище сапога? Это твоя «божья помощь»?

- Нет. Да. Помощь. Но не божья. Внутри - вроде «греческого огня».

- Ты знаешь секрет греков?!

- Нет. Тут другое. Похоже, но сильнее. (Подрывнику:) видишь дуб над обрывом? Катушки хватит? Заложи под корни с той стороны. Поглубже, а то щепками посечёт.

Столетний дуб над рекой я заприметил ещё подъезжая к месту встречи. Удобно стоит: на небольшой ступеньке обрыва, чуть ниже нашего уровня, от свит закрывает выступ берега.

Парень с катушкой провода и зарядом бежит к дубу, возится там, а мы разглядываем взрывмашинку на кошме. Как-то она странно выглядит рядом с полой походного халата половецкого хана. Как-то… из других эпох.

Парень возвращается довольный:

- Там нора глубокая! Лисья! Я туда прям на всю глубину!

Подсоединяет провода к клеммам машинки.

- Хан Боняк, будь добр, прикажи своим людям держать коней. Степные кони… непривычны к такому.

Боняк кивает, подрывник по моему кивку бежит к свитам. Кони моих людей тоже непривычны к взрывам, держать нужно всех.

- Вот такая... штучка. Снимаем первый стопор, делаем рукой двадцать раз вот так. Ж-ж-ж…

***

Когда-то давно в первой жизни у меня был фонарик-жучок. Чтобы лампочка светилась, нужно крутить динамо-машинку, для чего рукоять. Берёшь в ладошку и прижимаешь. Как эспандер. Рукоять прижимаешь, машинка жужжит, лампочка светит. Здесь лампочки нет - идёт заряд конденсатора.

***

- Это надо сделать незадолго до… до применения. За полчаса, не больше.

- Применение? Чего? Это твоё оружие? Какая-то… глупая мелочь. «Греческий огонь» - огромен, свет его подобен солнцу…

- Не спеши. Прежде, чем взойдёт подобие солнца, нужно двадцать раз сделать ж-ж. Вот я сделал. Теперь снимаем стопор со второй рукояти. Видишь? Сделай это. Ощути сам движение.

Ну, с богом помолясь…

- Резко хлопаем по ней.

Ба-бах!

Как-то… не сильно громко. Взрывная волна большей частью ушла от нас за речку. Вздрогнула земля, дёрнулись, качнулись туда-сюда травы, за рекой в леске поднялась, суматошно каркая, птичья стая. Занервничали, заплясали кони свиты. Припал к земле, прижав уши, Курт. И сразу поднялся в стойку, оглядывая окрестности. Он-то уже привычен, не раз слышал такое, бывая со мной на полигоне.

Весна. Только-только начало отступать половодье.