Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

кожу. Через пару спина гудела так, будто в неё встроили трансформатор, но ритм задавали мужики-грузчики: сутулый Федотыч, не выпуская самокрутку из зубов, таскал по два ящика разом, притопывая ботинками в такт своей одышке.

— Эх, молодёжь, — хрипел он, проходя мимо с очередной ношей, — у нас в сорок пятом за смену эшелон разгружали!

К трём часам дня грузовик опустел и я отправился к Николаю Борисовичу. Пришло время для второй части нашей сделки — возня с документацией.

Сидя в небольшой каморке за столом с зелёным сукном, Николай Борисович с лязгом выдвинул ящик стола:

— Вот. Накладные за последние два месяца. Сверишь с ведомостями, подшьёшь в дело. — Он шлёпнул на стол папку с потрёпанными листами, где чернильные цифры расплылись от сырости. — И здесь, — он ткнул в строку с пометкой «Брак 5%», — добавь карандашом: «усушка-утруска».

Работа с документами оказалась тяжелее, чем таскать ящики. В потёртых ведомостях сквозили хитросплетения «левых» схем: мука, списанная на мышей, сахар, растаявший словно снег, и десяток загадочных «бочек рассола», исчезнувших в пути. Я вписывал аккуратные поправки химическим карандашом, подражая корявому почерку кладовщика, чьи буквы плясали, как пьяные матросы во время качки.

— Недурно, — прошелестел Николай Борисович, появляясь за спиной как тень. Его палец с жёлтым ногтем скользнул по исправленной строке. — Тут бы ещё запятую… для солидности.

К семи вечера у меня глаза слипались от столбцов цифр. Николай Борисович, разминая затекшую шею, бросил взгляд на незаконченную папку:

— Всё. Завтра с утра доконаем оставшееся. Принесу другие чернила, а то эти, — он поморщился, тыча в фиолетовые кляксы, — похожи на сок бузины.

На прощание он протянул мне свёрток, туго перевязанный шпагатом:

— Это за сегодня, — сказал Николай Борисович.

— Благодарю, но лучше я завтра всё разом заберу. У меня сегодня ещё дела на вечер запланированы, — сказал я, потирая шею.

Николай Борисович возражать не стал. Мы пожали друг другу руки на прощанье и разошлись, каждый по своим делам.

* * *

Вечерняя стройка напомнила мне брошенный улей. Днём здесь было суетно и шумно, а сейчас рёв машин сменился шелестом ветра, а вместо грохота тачек слышалось лишь потрескивание фонаря над проходной.

Гришку я нашёл в будке. Он сидел, привалившись к стене и гипнотизировал валенки, которые сушились на печке-буржуйке, поверх газеты.

Заметив меня, он нарочито громко заворочал газетой, делая вид, что не видит и не слышит никого, но уголок его рта еле заметно дёрнулся.

— Вечер добрый, дядя Гриша, — вежливо поздоровался я.

— Какой я тебе дядя? Гриша я, — донеслось мне в ответ.

— Ну, Гриша, так Гриша, — проговорил я, пожав плечами и громче добавил: — Я от Боксёра!

Старик медленно повернулся, изобразив преувеличенное усилие, будто шею заклинило.

— Чего-о? — протянул он, приставив ладонь к уху. — Громче, малец, ничего не слышу!

Сказал он одно, но вот его узкие глазки-щёлки под седыми бровями, говорили другое. Он внимательно следили за каждым моим движением.

«Ах ты хитрый старый лис», — подумал я и шагнул к нему поближе. Достав из кармана две пачки папирос, сунул их в расстёгнутый карман его ватника:

— Я от Боксёра! — Крикнул я. — За линолеумом пришёл.

Он тут же оживился, ловко подхватив папиросы, будто сорока схватила блестяшку. Пальцы — узловатые, в шрамах — дрожали нарочито сильно, но хватка была железная.

— А, Боксёр… — задумчиво проговорил он, разминая «Беломор» в руках. — Так бы сразу и сказал. Чего орать-то?

Он чиркнул спичкой о подошву, затянулся, выпустил дым колечками и вдруг фыркнул, будто вспомнил анекдот:

— В пятидесятых, когда мы промзону строили, был у нас прораб — Валерьян Игнатьич. Жадина, как тот… В общем, как-то раз приходит он ко мне ночью и говорит, мол, Гришка, спрячь два мешка цемента, завтра комиссия будет. А сам, ясное дело, планировал их на дачку утартать.

Старик прищурился, разглядывая тлеющую папиросу, будто в ней таилась развязка истории:

— Я ему: «Ладно». А сам позвал ребят с ночной смены — Витьку-штукатура да Марысю, нашу учетчицу. Высыпали мы цемент в бочку с водой, размешали до жижи, а сверху ветошь накидали. Приходит утром Валерьян Игнатьич, орёт: «Где мешки⁈». Я ему: «Товарищ прораб, комиссия же! Мы всё в фундамент слили, чтоб брака не нашли!».

Гришка фыркнул, стряхнув пепел на пол:

— Он позеленел, давить начал: «Это бунт!». Тут как раз Марыся подходит с бумагой и говорит, мол, акт подписывайте, Валерьян Игнатьич. Цемент пошёл на укрепление объекта, как вы и велели. Пришлось ему рожу скривить да расписаться. А через неделю дожди зарядили и весь его дачный пристрой из украденного кирпича поплыл, как кулич из песка.

Он вдруг заковылял вокруг буржуйки, пародируя разгневанного прораба:

— После этого Валерьян Игнатьич меня стороной обходил. А Марыська за смекалку премию получила — отрез на платье «в честь женской инициативы», — глаза Гришки блеснули ехидством.

А ведь в этой истории сквозила своя особая философия: начальство можно переиграть, если действовать в рамках их же правил.

— Размеры? — внезапно перепрыгнул на другую тему Гришка, доставая из-под лавки потрёпанный сантиметр.

— Кухня — два с половиной на три, коридор два на полтора, — ответил я с задержкой, не сразу поняв, о чём он. Так и хотелось ответить ему: «Приборы», как в том анекдоте.

Гришка задумчиво почесал переносицу, затем резко встал. Видимо, позабыл, что играет в старого и немощного. Я это почти сразу заметил. То он ковылял, будто развалина, то его движения были резкими и точными. В общем, интересный старик. С ним точно не соскучишься.

Вытащив из-под груды мешков ключ на ржавой цепи, он махнул мне:

— За мной. Только не шуми — крысы тут злые, прошлой зимой прорабу палец отгрызли. — И снова непонятно: шутит он или серьёзно.

В углу бытовки он отодвинул фанерную панель, за которой оказался тайник. Полумрак озарился аккуратными штабелями: краска в вёдрах с замазанными этикетками, рулоны линолеума, перетянутые проволокой, даже пачка бельгийских обоев с цветочками.

— Вот, — он ткнул заскорузлым ногтем в рулон, — узор «под паркет». Чешский. По документам брак, а на деле — царапина с тыльной стороны.

Вынос Гришка организовал со знанием дела. Завернул рулон в брезент от дождя и сунул мне в руки. После, кряхтя как столетний старик, провёл меня через дыру в заборе.

— Скажи Боксёру,