Воробей. Том 2 - Андрей Дай

да фабриками. Их товары остро потребны были стране. И кто-то должен был начать…

— Однако же вы рискнули и выиграли. Иные теперь вам завидуют.

— Зависть — плохое чувство, ваше императорское высочество. Оно разрушает. А я строю. В этом мы с теми иными и различны.

— Ах, да. Должен вас поблагодарить за рекомендации иметь в порту судно ледокольного типа. Зима нынче выдалась суровая. Не будь у нас этого корабля, многие суда бы зажало льдами прямо в порту.

— Север, — пожал я плечами. — Север — это холода. Холода — это лед. Странно, что мне, сугубо гражданскому человеку, пришлось напоминать об этом профессиональным морякам.

— Тем не менее, вы это сделали. И это нам здорово помогло нынешней зимой.

— Рад быть полезен, ваше императорское высочество.

Вечер завершился тем, что меня практически выставили за дверь.

— Ступайте, Герман, — заявила Мария Федоровна. — Ступайте. Мы рады тому, как ты чтишь память моего царственного супруга. Но теперь нам нужно обсудить что-то в тесном семейном кругу. Ступайте.

Никогда прежде, никто, ни Николай Александрович, ни другие великие князья не говорили со мной таким тоном. И я бы даже наверное оскорбился проявлению пренебрежения, но мне было все равно. Потому я просто улыбнулся императрице в лицо, и поспешил удалиться. Не стал прощаться с каждым из присутствующих. Если это «ступайте» — инициатива Дагмар, пусть сама объясняется с князьями. Если она это сделала с их молчаливого одобрения… значит, они решили поставить меня на место.

Пока шагал к выходу из дворца, припомнил вдруг памятное заседание Совета Министров, на котором Рейтерн с Тимашевым озвучили истинное положение вещей. О том, что на самом деле государством управляем мы — министры. Тогда мне удалось как-то сгладить углы. Проявить верноподданнические чувства. Однако после заседания я никуда не побежал. Ни к Александру, ни к Владимиру. Ни уж тем более к Константину. А большинство присутствовавших тогда начальников — подсуетились. Милютин к Константину в тот же день на прием напросился. Валуев и Толстой к Александру будущим же днем съездили. Рашет, на второй день был замечен у подъезда особняка князя Владимира. Только Рейтерн и я нигде не отметились.

Ну и что с того? Разве то, о чем мы говорили — не истинная правда? Разве не нашими стараниями этот огромный корабль еще наплаву? Да, капитаны у этого судна совсем другие люди. Но ведь и на реальных кораблях курс судна определяет рулевой, а не шкипер. От того, как матрос повернет штурвал, все зависит, а не от приказа капитана…

В задумчивости едва не прошел мимо поста конвойных. Благо, не постеснялись. Окликнули. И со всем почтением вернули сданный на хранение револьвер. И пока я привычно, отрепетированным до автоматизма движением прятал оружие под одеждой, вокруг образовались казаки и моей охраны. Даже слегка совестно стало — снова чуть не убежал без них…

Мысль пройти в свой кабинет, и попробовать еще несколько часов поработать, задавил в зародыше. Обрыдло все. Надоело. Да и кому это нужно? Мне? Или тем, кто не далее чем пять минут назад цедил сквозь зубы «ступай»?

Фыркнул, глянул мрачно на темный квадрат ведущего в сторону Советского подъезда дворца прохода, и решительно вышел вон.

§6.11. Февраль високосного года

Яблочков уехал в Париж. Решил, что изобретенная им электро свеча там-то точно вызовет интерес. И принесет ему деньги. И славу.

Еще пару лет назад, я бы даже его понял. Франция стремительно развивалась и богатела. Париж превращался в столицу моды и развлечений. Новый метод освещения улиц непременно привлек бы и инвестиции и внимание публики. Теперь же, Франция в состоянии войны. Госпитали завалены ранеными. По Монмартру маршируют рекрутерские роты, на пляс Пигаль открыты курсы медсестер, а с улиц полностью пропали бродяги — их принудительно приписали к готовящимся к отправке на фронт батальонам. Никто не рискнет капиталом ради уличного освещения в столице истекающей кровью страны.

А вот Лодыгин с Чиколевым — они патриоты. Они не уедут. Первый, всерьез заинтересовавшийся проблематикой усиления электрического сигнала, продолжает трудиться в Санкт-Петербургской электрохимической лаборатории при Университете. А второй, в Москве, в лабораториях Московского технического общества, доводил до ума классическую лампочку типа: «висит груша, нельзя скушать».

Лодыгин, кстати — лауреат Ломоносовской премии столичного университета за изобретение лампочки оригинальной конструкции — еще с революционерами — народниками дружит. На счастье, с «мягким» их крылом. Тем, что террором не балуется. Но, тем не менее, инженер в списке неблагонадежных, и мне настоятельно рекомендовано сотрудничество с ним свести к товарно-денежным отношениям. То есть, просто заплатить за работу, но в государственные или мои личные научные подразделения не допускать ни в коем случае. Да я бы, признаться, и не стал. Умный мужик. Грамотный. С толикой инженерного безумия — как и все выдающиеся люди. Но вот не нравится он мне. И ничего не могу с этим поделать.

Чиколева звал. Обещал подумать.

Отправляясь в логово Лодыгина — он сообщил, что уже готов продемонстрировать прототип усилителя — я думал о тех людях, об ученых, которых удалось собрать под своим крылом. Отец и сын Барановские. Еще был племянник, но он больше предприниматель, чем изобретатель. Менделеев, всегда готовый поработать над моими задачами. Ну или, в крайнем случае, проконсультировать. Жуковский, Можайский и Паша Фрезе занимающиеся аэронавтикой. Пока они только с формой крыла экспериментировали, и пытались построить легкий и мощный двигатель для будущего аэроплана. Но ведь путь в тысячу верст начинается с первого шага. Не так ли?

Металлурги. Томский металлургический завод и Петровский завод на Донбассе стали не только источником прибыли, но и центрами металлургической научной мысли.

Электронщики занимающиеся не только экспериментами с лампочкой, но и, как Лодыгин, исследующие возможность усиления электрического сигнала. Отдельная, итальяно-немецко-русская группа продолжала работы по улучшению телефона. Качество связи по еще было отвратительным. Да, мы успешно продавали и то, что уже было. Но ведь мы не одни во Вселенной. В САСШ этим же занимался небезызвестный Белл. И хотя он лишился права на патент — мы были первыми — но американец в первую очередь коммерсант, потом только изобретатель.