Евгений Красницкий - Бабы строем не воюют

– Да слыхали, Вер, слыхали, – поморщилась Анна. – Только Корней говорил, что та Василиса переспала с князем, и все, а красивую сказку потом люди сочинили…

Верка собралась было возразить, но неожиданно ее опередила Арина:

– И что, князь так размяк, что мужа ее освободил? – усмехнулась она. – Уж и не знаю, что больше на небылицу похоже: что баба воев в честном бою побила или то, что зрелый муж, князь, из-за нее все свои прежние замыслы порушил?

– А я что говорю? – с жаром подхватила Верка. – Корней-то Агеич там не был, ему, наверное, тоже кто-то передал. Да не из первых рук. А мужи-то, известное дело, все переиначили потом… Обидно им, вишь, признавать, что баба воев побить смогла. Про давнишних поляниц-то все знают, что они в поле наравне с мужами бились, а чем нынешние хуже? Вот и Василиса та, видно, поляницей была!

– Не поляницей… Но воспитывали ее и учили с детства, как поляницу… – опять вмешалась Арина. – Бабка мне ту быль частенько рассказывала. Впрямую не говорила, но, думаю, знала она если не саму Василису, то уж ее наставницу – точно. И про то, что мужи потом ее опорочили и слух пустили, что переспала с князем, тоже поминала. Да только тот слух тоже… палка о двух концах. Князь-то, получается, слабость проявил, перед бабой растаял? И вышло, что князь сам чисто баба капризная…

Женщины все вместе насели на Арину – выспрашивали, что еще ей про ту Василису рассказывали, а Верка опять затихла. Сидела, подперев подбородок кулаками, глядела на рассказчицу широко раскрытыми глазами. Анна даже подумала, что в первый раз Говоруха другого так слушает, да промахнулась боярыня – Верка не слушала, а думала, оказывается. И надумала! Когда Арина закончила рассказ, а ее слушательницы, затихнув, переживали заново историю чужой любви и верности, Верка поднялась со скамьи, уперла руки в бока и громогласно заявила:

– А вот им всем!

Оглядела оторопевших собеседниц и, скрутив кукиш, с торжествующим видом показала его всем присутствующим – разве что под нос каждой не сунула.

– Вер, ты о ком? – осторожно подергала ее за рукав Ульяна.

– О мужах, о ком же еще! Они, понимаешь, решили! Да щас! Василису опорочить?! Не дам!

– Да ты-то что тут сделаешь? – пожала плечами Анна. – На чужой роток, сама знаешь…

– А вот и нет! У нас свои рты есть!

– Ну и что?

– А то! Ну подумайте сами…

Верка не смогла дольше сдерживать рвущийся из нее восторг и захохотала так, что переломилась в поясе, навалилась всем телом на стол и разве что ногами не дрыгала, взвизгивая. Плава уже приготовила ковш с холодной водой, чтобы угомонить подругу, но та, утирая глаза и всхлипывая, утвердилась наконец на ногах и на удивление рассудительно объяснила:

– Ну вот сами посмотрите: выйдет моя Любава замуж, родит… Кто ее детям сказки рассказывать станет, а? – с улыбкой на все лицо она оглядела недоумевающих собеседниц. – Кого дети малые слушают, а потом эти сказки своим детям-внукам передают?

– Ой, а ведь и правда… – потрясенно прошептала Арина. – Я-то ведь сейчас тоже бабкину сказку вам передала…

– Во! А я что вам талдычу! А уж я расстараюсь! Уж я расскажу! – и Верка опять засмеялась, теперь уже от предвкушения, но сейчас ее поддержали все собравшиеся на кухне женщины.

В тот раз беседа потихоньку свернула сначала на то, какие сказки рассказывали детям в языческом Куньем городище и христианских Ратном и Турове, потом – на разницу в воспитании детей там и там, а закончили, как водится, насущными делами в крепости. Сейчас же, после совета с Филимоном, Анна вспомнила Веркины слова и прикинула, как они вяжутся с Филимоновым «бабы строем не воюют».

«Вроде бы и нет никакой связи – сказки-то все бабы рано или поздно детям рассказывают, во всех весях, селах… и в самом Киеве. И бабкины сказки, оказывается, могут стать немалой силой, если их по-умному использовать да всем вместе. А с другой стороны, рассказывают-то их не на площадях, а дома, да каждая на свой лад, послушаешь – вроде все разное, даже герои. Только смысл один. Вот и получается, что воюет каждая баба сама по себе, изо дня в день. Из века в век».

И вспомнилась Мишанина «война за умы», которую лисовиновские бабы вели перед бунтом… Там, правда, они старались на общую пользу, а так-то по жизни бабы каждая за себя воюет. Но тогда общую цель им сама Анна и указала… Выходит, уже тогда их временно на службу поверстала.

Она задумалась о своем и вздрогнула, когда Арина вдруг пристукнула кулачком по столу:

– Ну нет! Не прав дядька Филимон! Значит, нам в строй надо встать и все свое женское отринуть? Не выйдет! Коли мы с мужами сравниться захотим, так и бабами быть перестанем, и их превзойти не получится! Та же Василиса хоть и побила на ристалище воев, но ей именно бабья сущность помогла, любовь к мужу. Потому и помощь она получила… свыше. А иначе бы и не вышло ничего у нее! А значит, бабье-то главнее все равно оказалось!

– Ну так то сказка… – невольно вздохнула Анна. – А в обыденной жизни все равно получается: коли за мужское дело берешься, так и ухватки мужеские поневоле приходится перенимать… Так что либо в строй, либо…

– Да нет! – Арина заторопилась, пытаясь объяснить свою мысль. – В тот строй, про который дядька Филимон говорил, пусть он сам становится да отроков строит, а у нас свой должен быть! И для нас, и для девок – нечего из них ратников готовить, им все равно не в сотне воевать. Верка-то не зря именно про бабий десяток сказала! А значит, и строй нам нужен свой, бабий!

– Это какой же? – заинтересовалась Анна. – Я только про ратный слышала.

– Так и десятка бабьего раньше не было, а теперь есть! Так и строй… Не знаю еще какой, надо думать… Но придумаем обязательно!

«Придумаем, куда денемся… А может, уже придумалось, вернее, само как-то сложилось? У Мишани вот Совет Академии есть, Корней десятников время от времени собирает или стариков с серебряными кольцами… теперь, наверное, будет бояр своих собирать и с ними совет держать. Но там нарочно время назначают, место для собрания готовят, а мы-то на кухне, вроде бы так просто сумерничаем, а получается… бабий строй? А что? Кто нам в этом деле указ? Сами все решаем!

А все-таки интересно, какой сказкой станет эта быль про Василису Черниговскую… лет через тысячу?»

А история с обучением грамоте отрока Федора повернулась совсем неожиданным боком.

Приказание Анны его крестной самостоятельно разобраться с обещанием, данным Федьке Млавой, обернулось… дракой! С утра пораньше возле собачьих клеток подрались Млава и тихоня Аксинья. Уже и само то, что Ксюха участвовала в драке, было удивительно, но то, что она победила, и вовсе повергло в изумление всех, об этом осведомленных.

А началось все именно с выполнения приказа боярыни: Аксинья нашла-таки выход! Она сообщила своему крестнику, что в том случае, если ему все же удастся первым среди отроков второй полусотни правильно написать свое имя и звание, она, как крестная мать, разрешит ему потрогать за титьки… Млаву! Все без обмана – что обещано, то и получит!

Вдохновился ли обещанным Федька, неизвестно, а вот Млава, прознав о договоре, рассвирепела. С воплем: «Я тебе покажу, как чужие титьки раздавать!!!» – кинулась на обидчицу, явно намереваясь с разбегу припечатать ее своими телесами к собачьей клетке. Но Ксюха, даром что тихоня, училась прилежно, в том числе и тем начаткам рукопашного боя, которые преподавались девицам. Она не только сумела увернуться от несущейся на нее туши, но и умудрилась так подправить движение Млавы, что та со всего маху врезалась в угол клетки и, оглушенная, рухнула наземь. Не ожидавшая от судьбы такой подлости, а от тихони Ксюхи – проворства, толстуха не сразу поняла, что произошло, и только хлопала глазами.

Но злоключения Млавы на этом не закончились: ее противница подхватила метлу, которой подметали в собачьем жилье, и принялась охаживать ею толстуху, приговаривая: «Это я те покажу, коза блудливая, как чужих крестников дурному учить! Ты у меня еще на торг поедешь выменем своим торговать, коровища!»

Когда боярыня, выясняя причину драки, устроила девицам допрос, Аксинья (и Анна была уверена, что совершенно искренне) заявила:

– А я думала, ей нравится! Она же вся такая… в теле… и отроки на нее так смотрят…

На возмущенное же замечание: «Как можно так о девице говорить?» – последовал столь же правдивый ответ:

– Так она вообще дурная! Ночью как заорет: «Кусок! Взять!» – и самострел из-под лавки тянет. Поубивает нас всех когда-нибудь!

«Вот тебе и тихоня! То глаз от земли не поднимала, голоса не слышали, а как указали ей, что она за крестника в ответе, так откуда что взялось? Чудны дела твои, Господи!»

Смысл и причину ночных воплей Млавы женщинам разъяснила Арина во время очередных посиделок. При этом бабы хохотали так, что на кухню с испуганно-удивленной рожей заглянул дежурный урядник. Как раз в это время хохочущая Верка сверзилась со скамьи, и отрока не сразу заметили, а когда заметили, то так дружно заорали, велев убираться, что парень с перепугу попытался открыть дверь не в ту сторону. Напугался от этого еще больше и, похоже, собрался спасаться через дымоход, но был вытолкан Плавой взашей. Что уж он там подумал о боярыне и ее ближницах, осталось его тайной навсегда.