Дмитрий Дудко - Воины Солнца и Грома

— «Маркиан, сын Зенона, прощай! В этом презренном мире ты был великим иерофантом, ныне же твой дух пребывает в царстве Света, превыше материального неба и всех светил. Да покарают таинственные силы убийцу твоего тела — трибуна Марция Слава Путеолана», — прочитал Творимир сразу по-славянски.

— Марций Слав! Это же мой предок. Он потом ушел от римлян, вернулся к своему племени, прославился в дружине короля готов, — сказал Хадобард.

— Так вот, кто таков Черный Бес… Это вам не черт-замухрышка у колдуна на посылках. Но есть сила и на него. Не раз его, живого или мертвого, побеждали громовичи, потомки небесных воинов Перуна.

— Разве такие еще есть в этом мире? — спросил Радо.

— Есть и будут, пока гром гремит в небе.

— Где же их найти?

— Среди людей не встретишь — поищи в себе. Огонь един — в молнии, в солнце, в сердце чистом и храбром. Един и свет — в солнце, месяце, звездах, в доброй мудрости. Нас два воина и волхв — неужто с одним бесом не справимся? А уж князья с епископами и вовсе не страшны тем, кто решился с нечистым тягаться. Не должно быть так, чтобы бес Русью правил!

Таким Творимира Радо еще не видел. Умелый лекарь, гадатель и гусляр, базарный насмешник, знаток всех старинных сказаний и нынешних новостей, вечно бедный и бескорыстный — вот что знал о Творимире весь Киев. Сейчас лицо его, обычно веселое, было суровым и величественным. Волхв поднялся, встал лицом на восток, к нежаркому утреннему солнцу и раскинувшемуся внизу замерзшему лиману, и воздел руки. Налетевший ветер взвихрил его длинные седеющие волосы, и они заблестели вокруг головы, словно лучи вокруг лика Даждьбога.

У входа в склеп вдруг раздалось злобное шипение. Чудом сохранившаяся фреска ожила: зашевелились змеи на голове неведомой богини, безжалостным огнем вспыхнули глаза, зашевелился высунутый язык. Творимир встревоженно обернулся, но его заклятия не понадобились: меч Радо молнией обрушился на страшную фреску, и она разноцветным прахом усеяла снег. Хадобард довольно разгладил усы.

— Бьешь, как сам Перун! Род твой такой!

Два всадника на одной лошади скакали по льду через Днепр. Позади, на деревянных стенах крепости Треполь, стражники целились в беглецов из луков. А впереди десяток варягов на свежих конях отрезал путь к спасительным чащам левого берега. Хадобард соскочил с коня, стащил следом Радо, отстегнул меч, привязал к седлу. Затем воткнул в снег кинжал, перекувырнулся через него и встал огромным волком с черным поясом поперек туловища.

— Потешу я их волчьей охотой… А ты — в прорубь, быстро! Ты и под водой жить можешь — род твой такой.

Воин-волк столкнул опешившего Радо в прорубь и нажал ему на плечи сильными лапами. «Доверился оборотню! Прости, Христос, мою душу грешную!» Холодная вода хлынула в легкие, течение потащило под лед, в глазах потемнело…

Очнулся Радо в полутьме. Свет еле проникал откуда-то сверху. Можно было разглядеть толстые коряги, обросшую водорослями ладью с драконьей головой на носу. В воздухе — да нет, в воде! — проплывали рыбы. И этой водой он и впрямь дышал, как воздухом! Из-за ладьи выглядывали девушки в белых сорочках с распущенными зелеными волосами.

— Глядите, девоньки, дружинник! Молодой совсем. А красивый какой!

Из тьмы вдруг вышел могучий старик с гривой зеленых с проседью волос и зеленой же бородой до пояса. Радо встал, низко поклонился.

— Здравствуй, Днепр Славутич! Я — Радо, дружинник князя Дира. Спасался вот от варягов… Мне бы на левый берег пробраться…

— Радо? Знаю, говорила о тебе вила дунайская. Милуша, проведи его к рыбаку своему. А вы, озорницы, спать! Далеко еще до весны!

Из-за тяжелой кольчуги, сапог и кожуха юноша шел пешком по дну, а бойкая русалочка плыла рядом. Русалочка оказалась словоохотливой и успела рассказать, что она боярская дочь, утонула этим летом, любит рыбака Вышату, и он ее любит, а идти под воду жить не хочет, а русалок теперь старик Славутич на землю отпускать не любит, но, может, и отпустит… Когда выбрались на берег через другую прорубь, Радо порядком помучился, выдыхая-выливая из легких воду. Вышаты дома не оказалось, и русалочка указала на соседнюю избу.

— Иди к дяде Мирону, скажешь, что в прорубь свалился. А я не пойду, он крещеный, нас не любит!

Мирон, неразговорчивый мужик лет сорока, принял дружинника хорошо, дал переодеться в сухое, напоил горячим медом. От тепла и крепкого меда юноша разомлел и заснул, а когда проснулся, увидел над собой самодовольную рожу Скегги Задиры.

— От викингов и под водой не спрячешься! Мы и твоего дружка-оборотня поймаем. Двоих покусал, порази его Тор!

— Думал православного христианина провести, еретик? А я вот заметил: следы твои только от проруби идут, а рядом еще и босые ноги видны, не иначе, чертовки водяной, — ехидно усмехнулся рыбак.

— Сколько получил за меня, иуда?

— Ни единой резаны, — истово перекрестился Мирон. — Мне за тебя десять грехов простится.

Князь Дир — красивый, со светлыми, как у варягов, волосами и кудрявой бородой, — развалившись в резном кресле, высокомерно глядел на безоружного дружинника. Рядом, сидя на лавке под иконами, бросал зловещие пристальные взгляды из-под густых черных бровей Михаил.

— Бью челом тебе, княже, на епископа Михаила — чернокнижника. Он вызвал из пекла дух злого чародея Маркиана, и тот ему служит.

— И бесы веруют Христу и повинуются ему и слугам его, ибо боятся. Верно, владыко? Михаил величаво кивнул.

— Скажи лучше, как посмел с княжьей службы сбежать? Куда грамоту дел?

— Грамоты не было, а был пустой свиток, который Михаил бесовской печатью запечатал. Из-за нее на меня упырь напал.

— Кто послух [38] — оборотень? Да знаешь ли ты, с кем спутался? Творимир с Хадобардом — новгородские лазутчики! Ладно уж… Прощается тебе по малолетству и глупости. Но раз уже связался с ними — выведай, кто из бояр и горожан хочет Киев Олегу отдать.

— Я, княже, воин, а не высмотрень. Хватит с меня и того бесчестья, что ложно объявили хазарским лазутчиком — не по твоей ли воле?

Епископ с силой ударил резным посохом в пол.

— Ишь, обесчестили его! Да хоть бы и на дыбу подняли! Апостол Петр, коего ты, неуч и язычник, не читал, пишет: «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдания несправедливо».

Кровь ударила в голову Радо. Сразу вспомнилось все, о чем вполголоса говорили дворцовые слуги да и молодые дружинники.

— Так это твоему богу угодно, когда у смердов последнее отбирают, чтобы прокутить в Царыраде? Когда славяне славян на продажу гонят, будто мадьяры или печенеги?

— Не твое дело князей судить! Сказал Павел: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». На колени, раб неразумный! — посох с силой опустился на плечо Радо.

— Хоть ты и пастырь, да я не скот, чтобы меня палкой бить! Если ваша власть от Бога — значит, зовется он Чернобогом! А я — вольный человек и рабом не буду ни вам, ни богу вашему. — Юноша сорвал с шеи крест и швырнул его в печь. — Огонь Сварожич, очисти меня от веры чужой, Чернобожьей!

Рука Дира сжала рукоять меча, и лезвие серой змеей поползло из ножен. Но епископ зашептал на ухо князю, и губы того растянулись в злобной усмешке.

— Не я карать буду — сам Христос. И земное оружие тебе не поможет. Эй, вернуть ему меч и кольчугу! Отныне ты — не дружинник. Прочь, изгой!

Молодой воин одиноко брел на север по заснеженной равнине. Вот и рухнуло все, чему он верил и служил. Князь, епископ, сам Христос… Остались меч, да кольчуга, да шлем, да крепкая рука. Сколько таких безродных и бездомных воинов бродит по свету, торгуя мечом и грабя, где удастся… Нет! Есть еще Солнце-Даждьбог, и Сварог-Небо, и Мать Сыра Земля, и Месяц-Велес, а звезды — его небесные стада. Христа Радо только на иконах видел, а эти боги здесь, перед глазами, как же в них разувериться? А еще есть Русь и народ ее, среди которого вырос, есть Болгария, где родился. Не должны им править бесы и бесовы слуги! Нужно только найти Творимира и Вылко… Но что у них за дела с Олегом? Или Дир солгал?

Уже смеркалось, когда Радо вышел к опушке леса. Решив заночевать у низкого, расплывшегося кургана, он начал ломать ветки для костра и вдруг увидел: по снегу шел прямо к нему, широко раскинув руки, человек с длинными темными волосами и острой бородой. Белое, как у мертвеца, тело прикрывала лишь набедренная повязка. На ладонях и ступнях кровоточили раны. Босые ноги не оставляли следов на снегу. Мертвенное, белое свечение окружало голову. Вот он подошел совсем близко. Властный взгляд больших темных глаз впился в душу, сковал тело…

— Я тот, от кого ты отрекся. Сейчас ты умрешь. Но я милосерден и полон любви. Покайся — и будешь вечно блаженствовать в раю.