Сибирское образование - Николай Лилин

рассказал мне кое-что о некоторых из них, но он тоже больше не вращался в этих кругах; сейчас он работал частным телохранителем у богатого бизнесмена и не собирался возвращаться к криминальной жизни.

Казалось, он был в хорошей форме. Мы немного поговорили, вспоминая времена нашей сибирской семьи, а затем расстались. Никто из нас не спрашивал адреса другого; мы были частью того прошлого, о котором вспоминают не с удовольствием.

КСЮША

Ксюша была очень красивой девушкой с типично русскими чертами лица. Она была высокой, светловолосой, стройной, с веснушками на лице и глазами темно-синего цвета.

Ей было столько же лет, сколько и мне, и она жила со своей тетей, хорошей женщиной, которую мы называли тетей Анфисой.

Ксюша была моей особой подругой.

Я помню день, когда впервые увидел ее. Я сидел со своим дедушкой на скамейке. Она шла к нашему дому своей слегка робкой, но в то же время сильной и решительной походкой: она была похожа на дикое животное, крадущееся по лесу. Когда она подошла, мой дедушка мгновение смотрел на нее, а затем сказал, как будто обращаясь к кому-то, кого я не мог видеть:

«Благодарю тебя за то, что ты послал еще одного ангела среди нас, грешных».

Я понял, что она была ребенком «Божьей воли», как говорят наши люди, той, кого в других местах просто назвали бы сумасшедшей.

Она страдала от одной из форм аутизма и всегда была такой.

«Она пострадала за всех нас, как наш Господь Иисус Христос», — сказал мне мой дедушка. Я согласился с ним не столько потому, что понимал причину страданий Нашего Господа, но просто потому, что я узнал, что в моей семье, чтобы выжить и иметь хоть какой-то шанс на процветание, было важно всегда соглашаться с Дедушкой, даже в тех случаях, которые выходили за пределы интеллектуальных способностей, иначе никто ничего бы не добился.

С детства меня окружали взрослые и дети-инвалиды, такие как мой близкий друг Борис, машинист паровоза, который встретил трагический конец, который я уже описал. В нашем районе жило много психически больных людей, и они продолжали приезжать в Приднестровье до 1990-х годов, когда был отменен закон, запрещающий держать психически больных дома.

Теперь я понимаю, что сибирская культура развила во мне глубокое чувство принятия людей, которых за пределами моего родного общества считают ненормальными. Но для меня их состояние просто никогда не было аномалией.

Я вырос среди психически больных людей и многому у них научился, поэтому я пришел к выводу, что они обладают природной чистотой, тем, что вы не можете почувствовать, пока полностью не освободитесь от земного груза.

Как и многие благоволящие дети и взрослые, Ксюша была частой гостьей в нашем доме: она входила и уходила, когда хотела; иногда она оставалась до поздней ночи, когда тетя Анфиса приходила за ней.

Ксюша была экспансивной и могла быть положительно словоохотливой. Ей нравилось рассказывать всем последние новости, которые ей удалось собрать.

Она выросла среди преступников, поэтому знала, что полицейские — это злодеи, а люди, живущие в нашем районе, — хорошие люди, и что все мы — одна семья.

Этот факт создал вокруг нее атмосферу защищенности, и она почувствовала себя свободной жить так, как ей хотелось.

Даже когда Ксюша стала старше, она продолжала приходить в наш дом так же свободно, как и раньше: ни у кого не спрашивая разрешения, она начинала готовить все, что ей нравилось, или выходила в огород, чтобы помочь моей тете, или оставалась дома, чтобы посмотреть, как моя мама вяжет.

Часто мы с ней поднимались на крышу, где мой дедушка держал своих голубей. Ей очень понравились голуби; когда она видела, как они ходят и едят, она смеялась и протягивала руки, как будто хотела дотронуться до них всех.

Мы летали на них вместе с моим дедушкой. Сначала дедушка брал самку голубя, маленькую, с плохим окрасом и оперением, и подбрасывал ее; она начинала подниматься в воздух и летела все выше и выше, и когда она становилась маленькой, как точка в небе, дедушка передавал одному из нас большого сильного самца с богатым, блестящим оперением, абсолютно красивого голубя. По сигналу дедушки мы подбрасывали этого второго, более крупного голубя вверх, и он поднимался к самке, делая сальто в воздухе, чтобы привлечь ее внимание. Он сильно бил крыльями, издавая звук, похожий на хлопанье в ладоши. Вы бы видели, как Ксюша смеялась в тот момент; она была настоящей красавицей.

Ей нравилось подражать дедушкиным жестам и фразам. Когда она видела красивого нового голубя, она складывала руки на груди точно так же, как это делал дедушка Борис, в точности как он, и таким же голосом, как у него, говорила, как будто пела:

«Что за чудо этот голубь! Он спустился прямо от Бога!»

Мы все расхохотались бы над тем, как ей удалось уловить манеру дедушки и особенности его сибирского произношения; и она смеялась бы вместе с нами, понимая, что сделала что-то умное.

У Ксюши не было ни родителей, ни каких-либо других родственников; ее тетя не была настоящей тетей — она позволяла себе так себя называть для простоты. Тетя Анфиса в прошлом была клавой, центряшкой или сахарной: эти термины на уголовном сленге обозначают бывшую заключенную женского пола, которая после освобождения остепеняется с помощью преступников, находит нормальную работу и притворяется, что ведет честный образ жизни, чтобы отвлечь от себя внимание полиции. Для преступников, попавших в трудную ситуацию — скажем, парней, скрывающихся от полиции, или сбежавших заключенных — такие женщины являются средством поддержки в гражданском мире; именно благодаря им они общаются со своими друзьями и получают помощь. Эти женщины, которые чисты и вне всяких подозрений, пользуются большим уважением в криминальном мире и часто занимаются вторичными уголовными делами, такими как спекуляция на черном рынке или продажа краденых товаров. По уголовному закону они не могут вступать в брак, потому что они есть и должны оставаться невестами преступного мира. В бывшем СССР полно таких женщин: люди говорят о них, что они не вышли замуж, потому что у них был какой-то неудачный опыт общения с мужчинами в прошлом, но правда в другом. Они живут в изолированных местах, за городом, в тихих районах; в их квартирах нет и следа того мира, с которым они тесно и неразрывно связаны. Единственным видимым признаком их идентичности может быть выцветшая татуировка на какой-либо части тела.

Адреса этих женщин не указаны ни