Я – Товарищ Сталин 2 - Андрей Цуцаев

Ежов открыл папку, показав машинописные отчёты и мятую записку, написанной дрожащей рукой.

— По заговору против Кирова: Фёдор Кравцов, путиловский рабочий, заговорил. Назвал троих в Смольном: секретаря Елену Смирнову, техника Григория Иванова и курьера Павла Сидорова. Они передавали копии документов за 300–500 рублей, клянутся, что не знали о покушении. Мы арестовали их, допросы идут. Григорьев, которого считали утопленным, оказался жив. Его следы ведут в Минск — наши агенты нашли квартиру, связанную с ним. Пятеро оперативников ОГПУ прочесывают вокзалы, гостиницы, склады, рынки. Мы также задержали ещё пятерых в Смольном, их имена всплыли на допросах.

Он сделал паузу, вытащил ещё один документ.

— Самое тревожное: письмо к Тухачевскому, предположительно от немецкого генерала Манштейна. Немец хвалит его за «прогрессивные идеи» и пишет: «Две великие армии могли бы найти общий язык для будущего Европы». Письмо доставил неизвестный курьер через швейцарское посольство. Это может быть немецкая провокация, но выглядит подозрительно. Я предлагаю арестовать Тухачевского и допросить. Если он связан с Берлином, наша армия под угрозой.

Сергей сжал кулак, его лицо покраснело. Смерть Каменева была ударом — его показания могли раскрыть сеть троцкистов. Ещё хуже было то, что Ежов теряет контроль над своими методами проведения допросов. Его надо было поставить на место.

Письмо к Тухачевскому могло быть немецкой интригой, но его арест мог навредить армии в критический момент.

— Николай, смерть Каменева —это твой личный промах. Я запретил пытки. Если его довели, виновные за это ответят. Проверь всех: охрану, следователей, посетителей. Записка подлинная? Проверь почерк, бумагу, чернила. Кто был с Каменевым в последние сутки?

По Тухачевскому: арест не нужен, пока не трогай его. Письмо проверь досконально: кто писал, кто доставил, кто в посольстве его принял. Немцы могли подбросить его, чтобы убрать нашего доблестного командира.

Кравцова и других подозреваемых, из Ленинграда, допрашивай, но они должны все быть живыми.

Ежов кивнул.

— Будет сделано, Иосиф Виссарионович. — Он собрал папку и вышел.

Сергей знал: Ежов может перегнуть палку, его надо держать в узде. Каменев был ценным источником, а его смерть могла поднять волну слухов о репрессиях. Тухачевский же был нужен армии, но его прошлое и его нескрываемые амбиции делали его мишенью для подозрений.

* * *

Михаил Тухачевский вошёл последним. Лицо его было напряжённым, под глазами залегли тени от бессонных ночей. В руках он держал портфель с отчётами и чертежами новых артиллерийских систем. Он начал доклад, стараясь сохранять уверенность.

— Иосиф Виссарионович, армия укрепляется, но медленно. Мы не готовы к войне. Харьковский завод даёт 300 орудий в год, брак снизили до 18%. По авиации: И-16 пока держится, но нужен новый истребитель с более мощным двигателем. По связи — катастрофа: закупили 2000 передатчиков у американцев, но нужно ещё 10 тысяч. Немцы опережают нас: разведка сообщает, что они испытывают новые образцы танков к 1937 году, их авиация модернизируется быстрее нашей. На Дальнем Востоке ситуация хуже: у нас там слишком мало солдат и техники. Они не удержат японцев, если они ударят.

Он раскрыл портфель, разложив на столе графики и чертежи. — Мой план таков: выделить 200 миллионов рублей на новые заводы в Челябинске и Сталинграде, нанять еще 300 инженеров, закупить лицензии на британские двигатели для авиации. Для Дальнего Востока нужно минимум 500 тысяч солдат, 800 самолётов, 3000 танков дополнительно. Без этого мы потеряем границу. Я также предлагаю создать мобильные бригады для быстрого реагирования на японские провокации.

Сергей прервал его.

— Михаил Николаевич, что за письмо от Манштейна? Немец хвалит твои «идеи» и намекает на сотрудничество. Объясни.

Тухачевский побледнел, его глаза встретили взгляд Сергея.

— Иосиф Виссарионович, это провокация. Я никогда не получал писем от Манштейна или других немцев. Если письмо существует, значит его подбросили, чтобы дискредитировать меня. Немцы знают, что я настаиваю на реформах, и хотят убрать меня из армии. Проверьте меня, допросите, если хотите, но не дайте этой интриге ослабить нас. Я лоялен вам, партии и народу.

Сергей смотрел на Тухачевского, пытаясь разгадать его мысли. Его талант был неоценим: Тухачевский был архитектором военных реформ, человеком, способным подготовить армию к будущей войне. Но его связи с оппозицией в прошлом и амбициозность делали его уязвимым.

— Письмо проверяем. Пока работай, Михаил: Я выделю дополнительные деньги на военные заводы, а также направлю еще солдат и технику на Дальний Восток. Готовься к японским провокациям, но без паники.

Тухачевский отдал честь и вышел, его плечи были напряжены.

Сергей задумался: если письмо подлинное, это, возможно, измена. Если фальшивка — немцы играют тонко, чтобы ослабить армию. Нужно было время, чтобы разобраться.

В это время в Берлине, под серым мартовским небом, Виктор Рябинин, он же «Ястреб», шёл по Унтер-ден-Линден. Берлин 1935 года был городом контрастов, пропитанным милитаризмом и страхом. Величественные здания в стиле прусского классицизма — Бранденбургские ворота, Рейхстаг, министерства — были увешаны красно-чёрными флагами со свастикой, трепетавшими на ветру. Улицы бурлили: трамваи звенели, автомобили гудели клаксонами, а штурмовики СА в коричневых униформах маршировали с горделивой выправкой. На каждом углу висели плакаты: «Один народ, один рейх, один фюрер». Газеты, такие как Völkischer Beobachter, писали о новых автобанах, заводах Круппа и перевооружении Вермахта.

Берлин был одновременно роскошным и гнетущим. На Курфюрстендамм витрины магазинов сверкали изобилием: тут были шелковые платья, швейцарские часы, тропические фрукты. Но за фасадом процветания скрывалась тревога: цены росли, а гестапо поощряло доносы. Радио гремело речами Геббельса, а прохожие шептались о ночных арестах. Город был как витрина для нацистского величия, но каждый житель чувствовал невидимые глаза, следящие за ним.

Рябинин, одетый в серый костюм, фетровую шляпу и пальто, выглядел как обычный инженер из Дрездена. Его немецкий с лёгким баварским акцентом, отточенный годами работы в торгпредстве, не вызывал подозрений. В руках он нёс кожаный портфель с поддельными документами на имя «Ханса Вебера», инженера швейцарской фирмы. Его задача: выйти на Ганса Шульца, инженера Круппа, связанного с окружением Манштейна, и, заодно, добыть чертежи новых артиллерийских систем.

Он остановился у кафе «Кранцлер» на углу Фридрихштрассе — излюбленного места берлинской интеллигенции, офицеров и промышленников. Внутри пахло свежесваренным кофе, сигаретным дымом и ванильной выпечкой. Стены украшали картины в позолоченных рамах, а официанты в белых фартуках сновали между столиками. Рябинин занял место у окна, откуда открывался вид на оживлённую улицу. Он заказал эспрессо и развернул Völkischer Beobachter, притворяясь, что читает статью о манёврах Люфтваффе. Его взгляд был прикован к двум мужчинам