Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

Кажется, упоминание точных цифр придало моей истории еще больше реализма.

— Это будет война, — неожиданно тихо сказал Челмондей. — Большая война по всему миру… Она начнется в Азии, но потом перекинется дальше. В Афганистан и Персию, через которые ударят индийские части. Турция нанесет свой удар по Кавказу. Сербия и Болгария объявят о независимости…

— А это зачем? — поинтересовался Пейдж.

— Это свяжет руки Германии и России. Кайзеру придется помогать Австро-Венгрии, а царю — братьям-славянам. Тем не менее, Германия и Франция сцепятся еще и в Африке, и это только первый этап. Что будет на втором, я даже боюсь предположить.

— Хорошо, что мы обсудили все это только в теории, — широко улыбнулся я и, оставив обоих посланников провожать меня с широко открытыми ртами, развернулся и пошел к выходу.

Пожалуй, свой вклад в светскую жизнь на эту неделю я уже выполнил. Было, конечно, забавно немного пошутить, но всему нужно знать меру. А то вдали уже послышались голоса Юсупова и Витте, а общаться еще и с ними я точно был не готов. Пусть лучше они теперь объясняются с нашими гостями — может, даже повезет, и мне разрешат держаться подальше от всех этих собраний.

Мелькнула мысль: не сболтнул ли я чего лишнего? Но нет! Я поспешил успокоить сам себя: мы же точно не планируем сейчас большую войну, а про детали именно в рамках текущего конфликта я как раз ничего и не сказал… В темноте послышались торопливые шаги и знакомое хриплое дыхание.

— Джек? — я узнал Лондона.

— А я все слышал, — с ходу заговорил тот, догоняя меня. — Тоже пошел на прием, услышал ваш голос, а потом все эти страшилки про великую войну. Молодежь до сих пор то ли в ужасе, то ли в бешенстве, а идея не платить по долгам поразила даже меня… Вячеслав Григорьевич, разрешите мне использовать детали из этого разговора для рассказа. История о том, как мир вспыхнул и сгорел дотла — мне кажется, люди должны понимать, к чему все может прийти в итоге.

— А вы думаете, что люди, поняв, смогут это остановить? — я внимательно посмотрел на писателя.

— А кто, если не они? — тот просто пожал плечами.

Глава 3

Говорят, завтра начнется…

Фельдфебель Тюрин после перевода на броневики и сдачи экзамена на командира машины получил прапорщика — удивительно, как легко и быстро его заслуги признали и оценили во 2-м Сибирском. Но даже больше, чем этому, Тюрин радовался тому, что судьба не развела его с бывшим поручиком 19-й роты, который сейчас и командовал их отделением.

Три машины, которые перевели для усиления правого фланга. Они приехали сюда по ротации только вчера и целые сутки потратили на то, чтобы подготовить позиции для броневиков. Прошлый командир предпочитал просто держать технику в тылу, а Михаил Гордеевич сразу приказал копать полноценные окопы для их «Мусье». «Бори» — это броневики с боронами против мин, а «Мусье» — машины с французскими пушками.

Причем им повезло: стажировку они проходили на 37-миллиметровых, а тут попали на новые броневики с усиленным корпусом, куда установили уже 47-миллиметровую пушку Гочкиса.

— Тюрин! — Дроздовский окрикнул своего бывшего фельдфебеля, и тот сразу же подбежал к головной машине. — Как дела? Освоился?

Было видно, что он хотел спросить другое, но решил начать именно как командир отделения.

— Все хорошо, ваше благородие.

— Пристреляли новую пушку?

— Так точно, — вытянулся Тюрин, но потом уже немного по-свойски добавил. — Это так удивительно!

— Что именно?

— Пушки! Старая 37, эта 47 миллиметров — вроде бы разница всего чуть, издалека можно и перепутать. Но снаряды при этом на маленькой весят всего полкило, а сюда — все полтора килограмма будут. А еще нам артиллеристы лекцию читали, боеприпас в разрезе показывали. Так в старом только 20 граммов пороха было…

— Пироксилина.

— Точно, пироксилина! А в новом снаряде все 70 граммов! И дальше тоже все хитро: кажется, взрыв от такого должен стать в три раза сильнее, но нет! Осколки полетят всего на пару метров дальше, не на пять, а на семь, но вот взрывная волна — та да, гораздо мощнее будет…. Мы по разным укрытиям еще стреляли потом. Глиняные фанзы разносит в осколки, деревянные укрепления тоже нас не удержат, пулемет на открытой позиции — без шансов. А вот нормальный кирпич — если и взять, то не с первого раза. Бетон — тут только если осколками пытаться посечь. Ну и просто земля. Я иногда раньше думал, зачем столько копать, а тут нам наглядно показали! Тонкую насыпь первый же выстрел раскидает, а если хотя бы сантиметров 30 набрать, да еще водой пролить и ветки внутри уложить — и из нашей пушки такому укреплению уже только внешний вид портить.

Тюрин замолчал, сам от себя не ожидав такой длинной речи. А вот Дроздовский, наоборот, только разулыбался.

— Не удивительно, что тебя хвалят. Любишь ты машины, вон сколько всего заметил и понял. А что насчет нашей позиции скажешь?

Он махнул рукой, чтобы Тюрин забирался на головного «Мусье», бросил ему бинокль, а потом указал ему сначала вниз, на свой берег. Впрочем, что творится там, Тюрин знал и так. Редуты возле берега, за ними — скрытые от японских глаз лодки и горы хвороста. По ночам специальные команды выплывают с ним на середину залива и укладывают подводную тропу.

Сама идея не новая: говорят, что еще во времена Петра Великого хворост кидали в ледяную крошку, чтобы река быстрее схватилась. Сама по себе-то она может еще месяц гулять, а как появляется основа, так процесс и идет. Сначала такую дорогу хотели за ночь проложить, но полковник Мелехов в итоге придумал хитрее. Лодки ночью шли, закидывали хворост, но палками опускали его поглубже, чтобы дорога схватывалась чуть ниже уровня воды.

В итоге она потом сама по чуть-чуть нарастала, а главное, со стороны как будто ничего и не менялось. Та же ледяная крошка на поверхности, разве что в одном месте она как будто меньше двигалась, но разве догадается враг обратить внимание на такую мелочь?.. Тюрин поднял взгляд как раз в сторону японских позиций и разом напрягся. Там тоже вроде бы было все по-старому: редуты в сторону перешейка, несколько поменьше у берега и две батареи