Владимир Поселягин - Я - истребитель

Ознакомительный фрагмент

Осмотрев тело, я прикинул, как снять его, после чего влез на дерево и, дотянувшись, перерезал стропы ножом. Спустившись, я осмотрел лейтенанта. Удар был нанесен прямо в сердце, так что парень умер сразу, не мучаясь. Достав из кармана документы, прочитал их: «Старший лейтенант Соломин Эдуард Игоревич, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения. Сто шестнадцатый ИАП. Эх, лейтенант-лейтенант, от немцев ушел, выжил, а тут… эх!» — вздохнул я в такт мыслям, положил удостоверение рядом с планшетом, снятой кобурой с ТТ и случайно обнаруженным третьим магазином; потом подхватил труп под мышки и, двигаясь задом, поволок к дороге.

Вдруг кто-нибудь найдет его и похоронит. Уж если не наши будут тут проезжать, так, может, немцы озаботятся.

Положив тело так, чтобы с дороги было видно, я сбегал за вещами и, достав из планшета блокнот, выдернул листок и написал все данные о нем, а также кто его убил, и сунул в один из карманов. После чего, перекинув через плечо ремень с планшетом, подошел к узелкам с едой и, не глядя, что в них, подхватил и медленно направился обратно в свой лагерь.

Вернувшись, я лег на лапник и, не обращая ни на что внимания, пустым взором смотрел на так успокаивающее меня небо. Никогда себе не представлял войну такой. В моих фантазиях я летал, разя врагов направо и налево, никак не думая, что война такая грязная и подлая.

— Нужно жить дальше, — вслух подумал я. — Винить себя буду всегда, это так, что ни говори, но жизнь не окончена, и еще нужно выжить в приграничных боях и выйти к своим.

Придя к этому решению, я привел себя в порядок старым способом, от которого у меня еще полчаса звенело в ухе.

Развязав узелки, посмотрел, что мне досталось.

«О, фляга! С чем она? М-м-м, о-о-о, молочко. Вкусное. Так, сало, картошка, яйца, лук, хлеб… О, табак. А это еще что?» — спросил я мысленно сам себя, с интересом вертя непонятное. На вкус оказалось что-то вроде сладкой пахлавы.

Быстро позавтракав, я убрал все, что осталось из еды, в свой вещмешок, отчего он раздулся — продуктов было действительно много, похоже, поляки уходили на весь день — следом отправились два чистых полотна. Собравшись, повесил на плечи оба винтаря, поправил кепку и направился в сторону, с которой прилетели советские самолеты. Я намеревался прибиться к какой-нибудь авиационной части, вдруг примут?

На поле или другое открытое место я не выходил — ученый, ну его на фиг. Поэтому шел по лесу, а где его не было — кустарником или еще как.

Что было странно: за пару часов ходьбы мне не попалось ни одного советского солдата, зато постоянно слышалась оружейно-пулеметная стрельба. Не успел я подумать об этом, как в просвете между деревьями заметил какую-то темную массу. Сняв с плеча мосинку, взял ее на изготовку и медленно, стараясь не шуметь, направился в ту сторону.

На краю дороги, уткнувшись капотом в дерево, стояла такая знакомая по фильмам полуторка. Внимательно осмотревшись и убедившись, что все тихо и вроде никого рядом нет, я осторожно, хоронясь, вышел к машине и, поглядывая в разные стороны, подошел к распахнутой дверце и заглянул внутрь.

Кабина была пуста, но потеки крови и пулевые пробоины — как в лобовом стекле, так и в дверце — наводили на нехорошие мысли. Осмотрев почти пустой кузов, где, кроме перевязанных бечевкой пачек газет, ничего не было, я внимательно огляделся.

Те, кто расстрелял машину и убил водителя с пассажиром, не могли уволочь их далеко. Поэтому, пробежавшись по кустам, я быстро обнаружил трупы. Зачем их вообще спрятали, если машина осталась на виду? Странно.

Присыпанные прошлогодней листвой в глубине леса, на расстоянии десятка метров лежали красноармеец, по-видимому водитель, и капитан со звездами на рукавах.

«Старший политрук и красноармеец. Хм, документов нет, как и оружия. Немцы? Поляки? Непонятно!» — думал я, стоя над телами.

Канонада не стихала, как и рев авиационных двигателей над головой, — война шла в полном ее понимании.

Вздохнув, я снова присыпал тела листвой и, поправив берданку, которая постоянно сползала, вернулся к машине, выдернул пару газет и отправился дальше — нужно искать наших, прибиться к какой-нибудь части.

Еще через час я услышал надрывный плач. Остановившись, настороженно прислушался, пытаясь определить, послышалось мне или нет. Шелестевшая от ветра трава и шум пролетающей на километровой высоте группы очередных немецких бомбардировщиков никак не давали понять, где плачут. Сделав десять шагов вперед, я понял что звук приближается. Дальше шел уже осторожней. Сперва послышался запах гари, а потом уже показалась опушка. Звук шел оттуда.

Стволом винтовки я чуть опустил ветку куста и всмотрелся в просвет. Лес заканчивался на краю неглубокой, широкой — метров в сто — ложбины, по которой между кустами вилась полевая дорога. Так вот, на этой дороге стояла точно такая же полуторка, что я видел ранее, и изрядно дымила мотором. Рядом с ней стоял на коленях парень в форме и надрывался в плаче.

«Вот дает! Его метров за сто слышно!» — невольно покачал я головой. Затем, прикинув примерный маршрут до машины, немного сдал назад и пошел в обход. Идти напрямую у меня не было никакого желания. Подойдя поближе, осмотрелся: из кабины свешивалась чья-то рука, с которой капала кровь.

Еще раз оглядевшись, я вышел из кустов и подошел к парню.

— Чего надрываешься?

Испуганно вскинув голову, он схватил валяющуюся под ногами винтовку и навел ее на меня. Смотреть на широкое дуло было неприятно, но я не испугался: вояка не закрыл затвор и было прекрасно видно, что оружие без патронов.

Как только боец перестал стенать, стал слышен хрип из кабины.

— Там что, раненый? — не понял я.

— Р-раненый, — судорожно вздохнув, кивнул парень.

— А ну смирно!!! Ты в каком виде, боец? А ну приведи себя в порядок! — рявкнул я.

Паренька нужно было привести в чувство. Для таких людей главное, чтобы рядом был уверенный в себе человек, и они горы свернут, только прикажи. Так что я знал, как себя вести с подобным типом людей. Приходилось встречаться.

Сделав несколько быстрых шагов, я заглянул в кабину, пока парень застегивал верхние пуговицы гимнастерки, приводя лицо в порядок с помощью уже мокрой пилотки. Видимо, сильно его травмировал первый день войны, раз он подчинился непонятно кому в гражданской одежде.

В кабине лежал водитель и хрипел пробитыми легкими. Рядом сполз на пол убитый лейтенант-артиллерист. У обоих намека на перевязку даже не было.

— Твою ж мать! — зло сказал я, поняв, что водителю остались минуты. Вздохи раненого становились все короче и короче. Пытаться помочь даже не стоило думать, человек умирал.

— Патроны есть? — не оборачиваясь спросил я.

— Нет, товарищ…

— Сержант, — буркнул я, ища в кармане патроны от мосинки. Найдя, отсчитал ровно десять штук и, отдав их парню, сказал, пока он неловко заряжал винтовку:

— Вон бугор, займи позицию, что не так — сразу сообщай.

Как только топот сапог стих, я повернулся к раненому. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на меня совершенно осмысленным взглядом, ничего кроме океана боли я там не увидел.

— Все хорошо, сейчас врачи прибудут и вылечат, потерпи, папаша, — успокаивал я сорокалетнего на вид ефрейтора.

Водителю оставались минуты, и я посчитал, что рядом с ним кто-то должен быть.

— Ха-ррма-ннн… — прохрипел он.

— Что? Карман? — переспросил я.

Водитель подтверждающе опустил ресницы.

Пачкая пальцы кровью, я расстегнул клапан кармана и достал портсигар. Ефрейтор смотрел, как я открываю его. Внутри вместо папирос было несколько писем.

— А, написать родным?

Водитель опять опустил ресницы.

— Хорошо, я напишу, что вы погибли геройской смертью, — сказал я, убирая портсигар в планшет. Нужно было поддержать умирающего.

Но похоже, в последние действия ефрейтор вложил остаток сил, поскольку, стоило мне поднять глаза, как, захрипев, он дернулся и замер с открытыми глазами. Пачкая его загорелую шею кровью, я пощупал пульс — его не было.

— Блин, а! Что же это такое?! — взвыл я.

Опять рядом со мной умирал человек…

Постояв несколько секунд, я занялся осмотром машины. Бойцы, кроме парня, были артиллеристами, соответственно ничего, кроме снарядов, в кузове не обнаружилось. Только одинокая каска лежала на одном из ящиков.

А вот в кабине в специальном зажиме находился карабин. Сняв с ефрейтора ремень, я осмотрел подсумки и переложил патроны себе, их оказалось двадцать штук. Обыскав погибших, забрал у обоих документы, заодно став обладателем еще одного нагана и великолепного бинокля, затем направился к бойцу, не придумавшему ничего лучше, чем взобраться наверх бугра и активно крутить головой, а что его видно с любой стороны, явно не сообразил.

Отойдя метров пятьдесят от грузовика, заметил активные махания парня. Поняв, что он имеет в виду, я жестами показал, чтобы он спрятался. Почти сразу сквозь постоянный шум близких и дальних перестрелок донесся шум моторов — похоже, сюда ехали немецкие мотоциклисты.