Механизм времени - Андрей Валентинов

— Да-да, Огюст. С первого раза произнести «Уолстонкрафт» без ошибки? Нет, это не есть возможно. Мой муж, мир его праху, так и не научился. Я даже составила список вариантов, во что имеет превращаться моя девичья фамилия. Последнюю запись сделала две недели назад — в Швейцарии, в кантоне Ури. В гостинице мне оформить регистрацию, как «фон Старр-Крафт». Что, у вас тоже воспоминания об Ури? Мне очень туда захотелось вдруг. Давно не бывала, двенадцать… Нет, больше лет. Мы ездили с Перси, с моим бедным мужем. Красивые места очень — горы, водопады. Но в тот год случилось очень плохое дело. Скверное дело, Огюст! Я писать… написала книгу. Не о том, что есть быть в самом деле. Ньельзя! — люди еще живы, полиция следует… вела расследование. Пришлось многое выдумать — и получилось не так скверно. Не так страшно.

Шевалье махнул лакею: тащи поднос!

С опозданием он сообразил, что «тьётя»-англичанка, несмотря на седину в черных прядях, вряд ли намного старше баронессы. Едва за тридцать, и не годы ее состарили. Кто знает, если соскрести с бабочки звездную пыль — не станет ли она даже не «тьётей», а мамой мамы?

— Вы не читали мою книгу, Огюст. Ее уже все забыли. И не надо, она не есть шедевр. Она даже не есть милый пустячок. Всем я говорю, что записала сон. Представьте: миниатюр… маленький долина среди двух живописных гор. Селение… село, где живут горняки. Старая выработка, там копают уже много веков. Редкий, очень ценный металл. У горняков много сказок — volklor, как говорят немцы. В селе верят, что металл проклят гномами. Из-за него люди болеть… А дети рождаются уродами. Или гениями, но это реже… гении — всегда реже, чем уроды!..

Дождавшись лакея, Огюст обменял пустые бокалы на полные. Выпил бы чего покрепче, но рыбалка требовала внимания. Хорошо окуням! Дыши жабрами — и никаких забот. Кажется, баронесса зря волновалась. Ставрида, пеламида, треска…

Стой! Да это же…

Рыбак!

— Однажды некто… Самый-самый обычный мальчик играл в брошенном забое. Упал, провалился в яму, сломал ноги. Родители не иметь денег на врача. Началась гангрена. Добрые самаритяне силой забрали дитя в госпиталь Сен-Джозеф. Бесплатная, благотворительная ампутация двух ног. Он еле выжил. Уже страшно, да? А потом у мальчика отросли новые ноги. Как хвосты у ящериц. Ньет-ньет, не верьте! Пусть это быть кошмар-сказка кантона Ури. Мальчик начал ходить, но врач… доктор… Ньет, не Франкенштейн, его звали иначе. Он хотел из захудальнего госпиталя — в Академию. Чтоб профессор анатомии и герой науки. Он увез мальчика в свой дом. Experimentum in anima vili. Учили латынь, Огюст?

Рыбак рыбака чует издалека.

В первый миг Шевалье подумал, что видит самого себя. Неспешным шагом, от одной стайки к другой; улыбка-наклейка, быстрые взгляды в адрес хозяйки дома… Была и разница — рыбака здесь знали. Раскланивались, улыбались в ответ. Наивная рыбка не чуяла опасности — за своего принимала.

Высокий, гибкий шатен. На загорелом лице — надменная, чуть брезгливая мина. Костюм от лучшего портного. Туфли от лучшего обувщика. На пальце — перстень с крупным солитером. В глазах — скука. За ширмой скуки — злой интерес.

И Шевалье понял, что это — не рыбак.

…Рыба-собака, она же скалозуб. Раскусывает раковины моллюсков и даже панцири лангустов. Но главное оружие — ядовитые иглы. Укол смертелен — яд парализует нервную систему.

— Такая вот сказка, Огюст. Остальное уже не сказка, а полицейские протоколы… Извините, что заболтала вас. Иногда на меня наползает… Этому мальчику? Если он жив, ему за тридцать. Я женщина и мать, но лучше бы ему уйти навсегда. Без лишних ног. Когда я видела Ури в последний раз… Да, он называл себя: «Ури». Он сошел с ума, думал, что в него вселилась целая толпа людей — весь кантон. Удивительно, как он вообще выжил… Расстроила вас, да? Д‑дверь, зачем я вообще это вспоминать?

— Почему вы сказали: «Д‑дверь»?!

— Что вы! Настоящий англичанин не желать помянуть Врага рода человеческого! Достаточно слова на ту же букву…

Рыба-собака наворачивала круги, принюхиваясь и приглядываясь. Пару раз взгляд шатена скользил по Огюсту. Шевалье почувствовал легкий неприятный укол. Почудилось? Бродит по залу скучающий бонвиван, приценивается к одиноким дамочкам…

— Господин барон, разрешите мое недоумение. Мы с вами, кажется, уже виделись?

Шевалье обернулся — медленно, словно к его спине приставили пистолет.

— Бошан, — румяный толстячок прижал ручки к груди, отвесил поклон. — Журналист. Когда баронесса вас представила, я сразу начал вспоминать. Мы — акулы пера, наша память — зубастая…

Мир был тесней камеры в Консьержери.

— Июль 1830‑го, баррикада у Нового моста, — Огюст взял толстячка за пухлый локоток, отвел в сторону от «тьёти Мэри», к колонне. Огляделся: вроде бы их никто не слышит. — Год спустя я сопровождал вас к гражданину Бланки, в предместье Сен-Марсо.

Рот толстячка округлился.

— О! Вот уж не думал, что в «Клубе Избирателей» встретишь сен-симониста! Изучаете быт эксплуататоров?

Рыба-собака скользила прямиком к хозяйке дома.

— Qui pro quo, господин Бошан. Высокий господин с перстнем… Он сейчас подошел к баронессе. Кто это?

Глазки-щелочки блеснули с намеком:

— Держитесь от него подальше. Первый Ствол Парижа, двадцать дуэлей за полгода. Дамы млеют от восторга. Ствол, как вы понимаете, бывает не только у пистолета…

— Дамы, значит, млеют… А мужчины?

— Стараются не попадаться ему на пути.

— У Первого Ствола есть имя?

— Разумеется. Пеше д’Эрбенвиль… Что с вами, барон?

— Со мной?

Изумление нахлынуло и сгинуло. Чему удивляться? В Сен-Жермен у таких, как д’Эрбенвиль, лежбище. Забрел агент Топаз в особняк Де Клер — свежим мясцом себя побаловать. К республиканцам теперь не сунешься — опасно.

Карточка с четным номером… Интересно, что это значит?

— Со мной все в порядке. Хотите сенсацию, Бошан?

Толпа возле окна загустела, сомкнула ряды. Фрачная крепость, кружевная цитадель. Но Огюста все-таки пропустили. Кузен! Он протиснулся к баронессе:

— Господа!..

Рявкнул от души, будто снова на баррикаде. Синие мундиры идут на штурм, в лицо смотрят ружейные дула. Едкий пороховой дым клубится метелью, превращает бой в рождественскую сказку.

— Хочу сообщить вам презабавную новость. Обхохочетесь! В наш «Клуб Избирателей» пожаловал платный агент полиции!

— Шевалье! — ахнула баронесса. — О чем вы?

Поздно, ваша светлость!

Загудело, зашумело, пошло волнами. Плеснуло аж до лепнины на потолке. Полицейских агентов трепетно любили везде — и в трущобах Сен-Марсо, и в особняках Сен-Жермена. Никогда не знаешь, кто тебя сдаст, но всегда понимаешь — сдаст свой. На «уголовку» работали кучера, фонарщики, садовники, почтальоны, консьержки…

Вчера — лакей, сегодня — торгаш, сбывший хозяина за бесценок.

Но лакей — понятно, природа его лакейская… А граф? маркиз? Благородный дворянин?! Эти тоже не брезговали казенным жалованьем. Карточные долги, любовницы,