Шурик 1970 - Петр Алмазный

Когда показывал формулу хмельному Гоше? Нет, позже, перед новосельем, когда по настоянию Зины звонил Лопуху. Посмотрел номер телефона и тут же спрятал ее в левый карман куртки.

— Саша, вы что-то потеряли? Ключи от машины? — обеспокоился Лопух.

— Ключи здесь, — звякнул я ключами. — Записную книжку никак не найду. Наверное, дома оставил. Ладно, поехали. Домчу вас с ветерком.

Профессор внимательно смотрел, как я вкручиваю переключатель, как выруливаю на дорогу. Когда я притопил по шоссе, только головой покачал. А я еще магнитофон врубил, Высоцкого:

«Ой, где был я вчера. Не найти днем с огнем.

Только помню, что стены с обоями».*

Тоже песенка в тему. И тоже стены у нас в квартире с обоями.

— Так у вас и магнитофон в машине? — удивился профессор. — Ай да Букашка! А мы-то хотели вас удивить, подарить радиотелефон. Слышали про такое? Но Гаврилов при сборке чего-то намудрил, так что пока работает только на вход. Ничего, через месяцок доведем до ума. Будете ездить в авто с телефоном, как Косыгин.

Жил профессор на Садовом в старом доме. Тепло со мной попрощался, попросил не провожать.

Я ехал в сторону дома и все думал, куда делась записная книжка. Книжка лежала в кармане куртки — это точно. Куртка висела на вешалке в коридоре. Если предположить самое мерзкое, то ее спер кто-то из гостей. Кто? Да кто угодно мог. Вопрос — зачем? Установить мои контакты? А смысл? Хотя… Рабочий телефон Гоги был в книжке. На букву Б — Баталов. Кто бы мог подумать?

Я подъехал к месту привычной ночной стоянки, припарковался рядом с инвалидкой. Когда вышел из машины, услышал из-за дверей гогот. Что за дела? Я условно постучался, Егорыч звякнул затвором, дверь открылась.

Гоготала гусыня. Она что, теперь у Егорыча вместо сторожевой собаки? Ну да, гуси же Рим спасли!

Егорыч слушал на своей «Спидоле» какую-то музыкальную волну, на прилавке лежал раскрытый том Хэма из библиотеки Шурика. Я заглянул, ветеран читал «Старик и море».

— Ну и как? — спросил я, кивнув на книгу.

— Мудро пишет. Душевно, — сказал ветеран, — вот тут одно место особо зацепило…

Егорыч поднял книгу, и я с удивлением увидел на прилавке пистолет «ТТ».

— Пал Егорыч, вы чего это? — указал я на пистолет.

Сторож внимательно на меня посмотрел:

— Чужие тут. Следят.

— Да ладно. Кому эта гнилая картошка нужна?

— Картошка, может, и не нужна. Значит, нужно что-то другое. А я точно знаю, что за объектом ведется наблюдение. Старого разведчика не проведешь.

— Может мне того, машинку куда перегнать?

— Если только спать в ней будешь.

Я почесал в затылке. А ведь реально, у дома не поставишь, все занято, а тут хоть под присмотром.

— А если что, стрелять будете? — снова посмотрел я на пистолет.

— Как положено. Первый в воздух, потом на поражение. Ты не забыл, что я Валентинычу слово дал машинку твою показать? А слово, это, брат, дело такое…

— Ну если так… — я подумал и положил ключи от Букашки рядом с пистолетом. — Вы знаете, как что куда вкручивать. И вот что еще…

Я сходил к машине, нашарил под сидением сверток, вернулся. В свертке был новый двухствольный шокер. Вполне уже заряженный. Я кратко объяснил ветерану принцип работы устройства. Но предупредил, что экземпляр опытный — испытания еще не было. И бьет не дальше, чем на четыре метра.

— Не боись. Боевое применим в крайнем случае, — сказал Егорыч, пряча свой «ТТ» в карман.

Я вышел на улицу. Закурил, огляделся. Хорошо-то как, тихо, тепло. И млечный путь в небе, как на картинке. Вокруг — никого, совсем тихо, темно. Кто же наблюдать может? Не привиделось ли ветерану? Хотя, чего это там в кустиках шевелится? Прячется кто? Нет. Это всего лишь ветерок подул. Легкий майский ветерок.

Когда я вернулся домой, Зина уже спала в обнимку с плюшевым медвежонком, подаренным паном Зюзей. Ну вот, я целый день, как белка в колесе крутился, а обнимают плюшевого медведя. Нет справедливости в этом мире!

Глава 26. Понедельник — день тяжелый

Зина с утра капризничала. Стонала, что у нее болит голова, что она сейчас умрет. Я сварил ей кофе, подал в постель. Супруга выпила, но продолжала жаловаться. Когда увидела, как я собираюсь на работу, просила не бросать ее при смерти.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Звонил Николай.

— Спишь?

— Проснулся.

— Ну, давай, подходи к овощному. Ветеран говорит, что пока ты не придешь, не откроет и никуда не поедет. Грозится, что отстреливаться будет. А у него ствол боевой. Чуяло мое сердце, что надо было экспериментальную модель на охраняемую стоянку поставить. Да что теперь говорить… Давай, подходи…

Я ничего и не понял. Ветеран, надо понимать — Егорыч. То есть, чутье его не подвело, и на Букашку было покушение. Надо идти.

Зина сделала вид, что ей совсем плохо, и она умирает. Заявила, что на репетицию не пойдет ни за что. Ни к двенадцати, ни вообще никогда! Что у нее голова сейчас лопнет.

Я сжалился над страдающим существом, выдернул вилку телевизора из розетки, зашел на кухню, налил в бокал на три пальца вискаря. Добавил лимонада. Поставил на столик перед Зиной и сообщил, что труба зовет.

К овощному павильону я добирался чуть ли не бегом. И сразу понял, что произошло ночью. Букашку хотели угнать. Даже не угнать — увезти на погрузчике с лебедкой. Явно импортный эвакуатор был подогнан прямо к корме Букашки и уже прицеплен за трос. Обе двери его были открыты. Под одной из дверей ярко выделялся обведенный мелом силуэт лежавшего человека.

Здесь что, произошло убийство? Вполне возможно, рядом с инвалидкой Егорыча стояла белая буханка скорой помощи, а напротив дверей павильона — желто-синий милицейский «Бобик» с мигалкой. Чуть поодаль я заметил знакомую серую «Волгу».

Вокруг места происшествия собралась уже приличная толпа зевак, внутри милицейского оцепления ходили люди в форме и по гражданке. Рассматривали, записывали, фотографировали. Особо тщательно — пистолет, лежавший рядом с начерченным силуэтом.

— Явился? — кивком поприветствовал меня Николай. — Ну вот, смотри, любуйся