Не в этот раз - Максим Владимов

было там коньяка, только несколько бутылок массандровского вина, которые мама из командировки в Симферополь припёрла. Стал быть, это папа сейчас где-то урвал второпях, переплатил безбожно, небось, втридорога… Вот тоже тема: значит, у нас в городке где-то можно такое моментально купить, пусть и в два-три-пять ценников? Имеются какие-то тайные барыги? Или даже, простите, фарца⁈ Надо же — а я и не знал. Думал — и не привозят даже, все мы тут голодуем плюс-минус одинаково. День открытий, чесслово!

Только сели — выяснилось, что главному виновнику торжества и чокнуться-то нечем. Я, конечно, возопил, что я свою «праздничную» норму сегодня уже выпил, и меня вполне устроит чай — тем более, и цвет подходящий! — но слушать меня не стали. Мама моментально умелась по соседям и через несколько минут явилась с вишнёвым вареньем для морса. И — самими соседями, к сожалению. Пришлось подниматься, демонстрировать медаль, выслушивать поздравления, вымучивать ответы… Хорошо, народ с работы прийти всё ещё особо не успел, в охваченных оказалась только одна квартира с площадки этажом выше, потому «официальная часть» не затянулась. А мама, видимо, глядя на моё не самое счастливое лицо, не стала особенно настаивать, когда соседи присоединяться к торжеству отказались, объясняя выходом в «промежуточную» смену: это самый собачий вариант, между ночной и обычной, в 5 утра, что ли, начинается. Или в 4 даже. В качестве дополнительного удовольствия — ещё и автобус спит, на завод добираться только пешком.

Есть мне не хотелось совершенно, поэтому я больше наблюдал за родителями. И если папа вёл себя в рамках моих ожиданий — в меру торжественно, в меру наставительно, прошлое вспомним, о будущем помечтаем, то маму весь вечер кидало из огня да в полымя. Она то смеялась (не хочется писать «истерично», но…), то утирала слёзы, то лезла обниматься, то грозила: «не вздумай зазнаваться!» или «ещё раз в такое влезешь — сама убью!». По-моему, большую часть Наири уговорила она, хотя вообще-то обычно крепкое не пьёт — для неё и сегодня на столе стояло какое-то белое вино, но та бутылка так и осталась нетронутой. А в десятом часу она решительно встала и абсолютно трезвым голосом объявила:

— Так, мальчики. Вы как хотите, а я — спать, — и добавила извиняющимся тоном, в сотый, наверное, раз взлохматив мне волосы: — У нас завтра пуск, новый техпроцесс, неделю уже вся лаборатория на ушах, я и так сегодня манкирую… Но уж завтра точно должна быть как штык! — после чего решительно ушла в спальню.

А мы остались.

* * *

Окинув разорённый стол задумчивым взглядом, папа тихонько прихлопнул по коленям руками, встал, почему-то на цыпочках подошёл к двери, высунул голову и прислушался. Повернулся ко мне, подмигнул и так же тихо выскользнул в коридор, а вернулся уже с бутылкой в руках. Ещё коньяк, такой же. У меня внутри ворохнулось какое-то странное чувство, детское: неужели нальют⁈ Пусть и разбавленного! Но тут же обругал сам себя: да на кой оно мне? В гробе я это всё видал! Что, не напился ещё, пусть и в прошлой жизни?

Папа, однако, делиться и не собирался, отмерил только себе. А мне предложил хрипловато:

— У тебя же морс остался ещё? Наливай, чокнемся сепаратно.

Ладно, налил, чокнулись. Правда, надоела мне эта сладкая водичка, да и вишню я никогда не любил, но куда тут денешься, не отказываться же? Допил залпом. А вот папа спешить не стал, ограничился глотком.

— Слушай, вот я никак понять не могу, — задумчиво проговорил он, баюкая в руках бокал с коньяком. — Ты можешь сколько-то внятно сформулировать: зачем тебе эти все игры с афганцами? Ведь это же не просто благодарность за то, что тебя на тренировки пустили?

Ух ты. Вот это заплыв у нас тут образовался… в глубину. Я украдкой бросил взгляд на папино лицо, особо задержавшись на серых выцветающих глазах — как? Вроде совершенно трезвый, серьёзный такой. Так, может?.. Всё равно ведь рано или поздно придётся как-то обсуждать будущее, раскрываться. Почему бы и не сегодня? На волне медальной эйфории, так сказать.

— А вариант простого человеческого сочувствия ты не рассматриваешь? —всё-таки осторожничая, кинул пробный шар я.

— Ну, почему бы и нет, конечно, — папа согласно кивнул, коньяк в бокале синхронно качнулся. — Но как-то для простого сочувствия многовато. Даже для восторженного идейного пионера многовато, а ты ведь не такой, и таким не был никогда, даже когда только приняли. Мне вообще иногда стало казаться — ты уж прости — что ты циничней всех вокруг. Или даже… взрослее.

— Ну уж нет, — я замахал руками перед собой, — на это вы меня не купите! Я деть, у меня детство, баста! Мы маленькие дети, нам хочется гулять! — и тут же замер внутренне: а песня-то эта известна уже? Самое смешное, что я даже не помню, из какого это фильма… но тут же отпустило: ну не вышла — и ладно, ещё лучше, да и вот папе только и забот — детские фильмы смотреть? Но в целом — лучше бы поосторожнее мне с цитатами.

— Ладно, деть так деть, принято. Но всё же — что с Барином?

— А что с Барином? Столкнулся с ним случайно, стало жалко. Неплохой ведь человек! А пропадает явно. Сам не выберется. Это как с утопающим, да? В болоте. Руку дать несложно, почему нет?

— Несложно? — хмыкнул папа. — Вообще-то до тебя никто в городе ничего такого не сделал, хотя знали многие.

— Да ладно! — думал я про это. Знать наверняка, конечно, не знал, но догадки были: — А то, что ему работу дали? Конуру эту, хоть и без прописки? Ни в жизнь не поверю, что участковый был не в курсе! И выше наверняка знали. Как бы не на уровне начальства в РОВД этот вопрос решался. Только вот до конца не довели! Так, вытащили до половины, понадеялись, что дальше сам, а у него, видишь, сил не хватило.

— Ну, может быть, — помолчав, согласился папа. — Но я всё же о другом: цель какая? И не заливай мне, что просто «руку подал потому, что могу». Никто всё равно не поверит, и я тоже.

— Конкретной цели нет, — признался я. — Просто, как мне кажется, эта вот общность — ветераны Афганистана — будет набирать силу. Влияние. А там, глядишь, и