Товарищи ученые - Петр Алмазный

вновь умолк, а взгляд при этом сделался таким, будто он смотрел в какую-то неведомую мне дальнюю даль.

Так оно собственно и было. Несколько секунд. После чего взор перефокусировался на меня.

— Послушай, Максим… — медленно произнес он. — Я вижу, что с тобой можно говорить совершенно по-взрослому. И вот я говорю. Я в этой теме глубоко, поверь. И тоже так считаю. Что искать этого крота… а лучше сказать, червя, нужно именно там. По тем же самым причинам, что ты назвал. Но беда в том, что до начальства эту точку зрения не донести.

— Пробовали?

— Спрашиваешь!

В ответе прозвучала горечь, и я не стал приставать с расспросами. Ясно же: попробовал Владимир Петрович высказать эту идею начальству — и в ответку получил такие вилы, после которых пропало всякое желание повторять данную точку зрения.

И мало того, я понял невысказанное: за нервной реакцией руководства кроется испуг, который можно понять. Крот, он же червь внутри КГБ — это всегда ошибка, у которой есть имя, отчество и фамилия. Всегда чей-то промах, недогляд, нерадивость. И соответственно, «оргвыводы»: погубленная карьера, в лучшем случае выговор, тихая отставка, и при любых раскладах нервотрепка, которая никому не нужна.

Да, ничего этого собеседник мне не сказал. Но я понял его без слов. И понял, что нужно сказать сейчас.

— У вас уже есть подозреваемый?

— Явного нет.

Такой ответ опять же многое открыл мне. Показалось, что я прямо-таки читаю мысли Владимира Петровича. Подозреваемые, конечно, есть. Круг лиц, которые, по его мнению, заслуживают пристального внимания. Он пока ни с кем не делился этой темой из осторожности, что и понятно. Меньше говоришь даже с сослуживцами — спокойнее живешь. Но вот подвернулся надежный новичок… И ситуация повернулась неожиданной стороной.

Независимое расследование! Пусть официально все идет своим чередом, и мы в нем будем дисциплинированно участвовать. Но параллельно мы с этим парнем можем сварить и свою кашу. И в подходящий момент передать наши результаты кому-то повыше нас, кто сумеет сыграть в свою игру с нашими козырями. Выдернет реального червя из норы, окажется на коне — и нас не забудет.

Все это, я уверен, опытный чекист свел-развел в голове за секунды. И решился. Стоит взяться! Риск есть, да. Но без риска нет вовсе ничего. И я счел нужным поддержать:

— Владимир Петрович! Если у вас есть соображения, то давайте рассмотрим в приватном порядке. Вы ведь уже поняли, что со мной можно иметь дело. Я вас не подведу. Можете на меня положиться.

Визави глянул на меня с одобрением, постаравшись скрыть истинные чувства, хотя я разгадал, что к подобным уверениям он относится сдержанно. Впрочем, в данном случае он готов был мне поверить.

— Тогда твои предложения, — умело отпасовал он мне инициативу.

— Давайте вместе проанализируем список проверяемых (я намеренно не сказал «просмотрим» и «подозреваемых», подчеркнув, что вижу тонкости. Сказал именно так, как надо).

И сказал смело, зная, что в этой квартире прослушки нет. Владимир Петрович сам дал мне это понять, переведя разговор на доверительные рельсы. И добавил:

— Все-таки здесь моя научная подготовка должна сработать. Научное мышление универсально: дай ему любой объект, любую задачу — должно решить. Ну, практически. Попробуем, Владимир Петрович?

Последнюю фразу я произнес вполне корректно, но с неуловимым психологическим нажимом. Сработало. Хотя мой куратор все же счел необходимым многозначительно помолчать, а потом неожиданно сказать:

— Вот что. Давай еще чаю выпьем. Или ты опять кофе?

— Сейчас можно и чай.

— Ну давай.

И мы вновь поставили чайник на огонь.

Нехитрый маневр был мне легко понятен: немного потянуть время и прикинуть окончательно все «за» и «против». Видимо, так он и сделал, пока кипятилась вода, пока по новой заваривался чай… Дело какое-то уютное, что ли, позитивное, настраивающее на благодушное настроение. Владимир Перович так и поговорил о чем-то незначащем, а я поддакивал — и наконец, приступили к чаепитию.

— Хорошо, — произнес он то, что наверняка уже решил, но еще прогонял в мыслях для надежности. — Готов признать, что список, как бы сказать, претендентов у меня есть. И даже не просто список, а с подробными характеристиками. Но он у меня хранится особо. Давай сделаем так: я сейчас по своим делам, а ты здесь посиди, не светись, из квартиры не выходи. Я часам… — он вскинул левую руку, глянул на часы, — часам к семнадцати буду. И потолкуем. Продукты у тебя все есть, с голоду не помрешь, — торопливо пошутил он, и я видел, что он уже захвачен идеей. Напоследок он сообщил мне еще ряд конспиративных правил — и ушел, совершенно бесшумно прикрыв за собой дверь. Эта бесшумность, в общем-то, была не нужна, но такова уж чекистская выучка.

А я, оставшись наедине с собой, с удовольствием прилег на диван, закрыл глаза. Память вторично побежала по той же самой дорожке…

Разумеется, я излагал Владимиру Петровичу свои соображения не просто так, а с «преимуществами послезнания».

Там, в двадцать первом веке, я знал о шпионских выходках подполковника ПГУ (Первого главного управления КГБ СССР) Владимира Ветрова, специалиста по научно-технической разведке, чья жизнь — смесь морального уродства, таинственных игр спецслужб и роковых решений на самых верхах мировой политики. Как это получилось? А вот как.

В середине 50-х годов, означенных мощнейшим ростом научно-технического прогресса, руководство КГБ прекрасно сознавало необходимость кадров, получивших самое передовое образование. Начался прилив в систему госбезопасности выпускников физических, химических, технических вузов. Среди них и очутился выпускник Бауманского училища, молодой инженер Владимир Ветров, получивший второе специальное образование в школе КГБ и определенный во внешнюю разведку, причем с «французским» уклоном — видимо, французский язык он освоил лучше английского. Естественно, главной спецификой офицера-интеллектуала стало выявление секретных разработок ученых таких стран, как Франция, Бельгия, Канада. И поначалу у него все шло очень гладко, он сделался на хорошем счету у руководства. Росли звезды на погонах, появлялись награды на кителе… Однако, потом что-то пошло не так. Трудно сказать, где, как и почему произошел душевный надлом, но из одной командировки в Монреаль Ветрова пришлось возвращать по «аморалке»: пил, скупал и перепродавал ювелирку, попался на этом, случился скандал. Опять же Бог весть почему, разведчику дали шанс исправиться, хотя перевели на внутреннюю службу, уже без выездов за рубеж. И рост в званиях прекратился. Офицер надолго (как потом оказалось, навсегда) застрял в подполковниках, когда его успешные ровесники стали полковниками и