Товарищи ученые - Петр Алмазный

— Считаете, что может?

— Вполне! И выступал он профессионально. Я убедился. Много чего считывал по лицу, одежде, по жестам… Словом, прямо тебе Шерлок Холмс. Да и вообще — ну, что уж там, талант. Башка работает как ЭВМ. Противно такое про гада говорить, да что ж поделать, если правда.

— А как они с Рыбиным законтачили? Сказал?

— Еще бы он не сказал! Рыбин, сволочь… прости, Алексей Степаныч…

Тот отмахнулся:

— Да ладно! И не такое эти стены слышали.

— Короче: Рыбин ведь начал здесь шпионить на свой страх и риск. Так сказать, по зову гнилой души. И лишь потом начал искать выходы на хозяев. И нашел! Тоже работать умел, конечно. Вот тогда те и забросили сюда Султанова. А он давний агент. Так и нашли друг дружку.

— Понятно. Значит, психологические подходы Рыбина — они не столько от немцев, сколько от него. Он и натаскивал нашего завхоза?

— Естественно! Но фрицы, собачьи дети, тоже в этом толк знали. Школа еще та!

— Понятно. А сам Султанов? Он-то как вышел на эти шпионские страсти?

— Тут темнит. Говорит: натура у меня слишком уж любознательная. Хочу все знать! Жадный, говорит, был до жизни, хотелось не пойми чего, но с творчеством, говорит, с острыми ощущениями. Дескать, и в художественном училище побывал по классу живописи, бросил. Потом чуть было в профессиональные картежники не затесался, и вроде даже карта поперла как Ивану-дураку! Но и тут показалось не по росту. Достоин большего!

— Поверили?

— Ты знаешь, отчасти да. А вообще, полуправда, ясно-понятно. Где-то недоговаривает, где-то сочиняет… Но правду из него тянуть — уже не наша забота.

— Забрали? — улыбнувшись, я вскинул взгляд в потолок, обозначая тех, кто забрал.

— Почти. Вчера прилетели, целая бригада. Четверо. Уже с ним толкуют. Я, собственно, уже сдал им его с рук на руки. Сказал, что к оперативной игре он пригоден, ну а дальше…

Пашутин слегка пожал плечами. Вид постарался сделать равнодушный, но я видел, что ему невесело. Да, наверное, его поощрят за сделанное. Сеть в «Сызрани-7» ликвидирована, курирующий эту сеть резидент выявлен и взят в оперативную разработку. Важнейшая задача решена. Все замечательно. Но грустно, должно быть, для контрразведчика расставаться с делом, в который вложено столько много сил, действий, мыслей, нервов. С делом, где удача и неудача мотала нас как на качелях, точно судьба нарочно придумала острый детективный сюжет и решила поиграться вволю, чтобы участники ее игры хватанули всю гамму чувств. А ей, судьбе, вроде бы это в кайф.

И вот после всего пережитого, после такого душевного накала… Ну, понятно, насколько трудно расставаться с этим всем! Отходняк по сути тот же, что у спортсмена после финального матча, только градус эмоций умножь на десять.

И я сказал:

— Слушайте, Борис Борисович. Ведь дело-то не кончено! По городку уже слухи ползут…

— Знаю, — кивнул он без удивления. И даже подмигнул по-дружески: — А как же не знать? Зарплату нам зря платить не будут. Глаза и уши… Гм! Ладно, не о том речь. А если о том — то конечно, это не спрячешь. Но теперь можно завесу приоткрыть. Так, Алексей Степанович?

Тот сумрачно промолвил:

— Так-то оно так. Но еще подумать надо как это подать. Под каким соусом.

— Согласен. Надо. Только быстро. Очень быстро. Думать.

Котельников кривовато ухмыльнулся:

— Мы, физики, думаем обстоятельно. Быстро думать — это к вам… Шучу, шучу, — поспешно оговорился он, но беглый взгляд на часы бросил. — Максим Андреевич, — неожиданно сказал он, — у вас еще вопросы к нам есть?

Я четко понял, чего от меня хотят замы.

— Нет. Все, что хотел выяснить, выяснил.

— Тогда переходим к главному.

Сказав так, Котельников выжидательно глянул на Пашутина, но тот лишь улыбнулся, чуть пожал плечами:

— Сам и изложи, Алексей Степаныч.

— Хорошо, — кратко сказал тот. — Получено предписание, Максим Андреевич. Вас вызывают в Москву.

В отличие от полковника, зам по науке придерживался более официального тона. «Вас вызывают…» — безличная форма сразу предполагала, кто вызывает. Умей слышать не сказанное, читать невидимое.

— Когда выезжать? — спросил я. — В смысле, вылетать.

— Можно и выезжать, — благосклонно уточнил Котельников. — Сегодня же. Ближайший поезд через два часа. К полуночи будете в Москве. Там встретят. Сейчас срочно домой, соберитесь по-минимуму. На вокзал — и счастливого пути.

Я стремительно прибросил все расклады.

— Товарищи заместители, тогда еще пара вопросов.

— Давай, — Пашутин уже взял какую-то папку, раскрыл ее.

— Я понимаю, что сантиментам в нашей жизни места мало, но все же хочу спросить: мои друзья и… и девушка. Мне им ни слова нельзя молвить?

— Девушка — это Кондратьева? — Пашутин поднял взгляд от папки, и взгляд этот был уже ровно-профессиональный, без выражения.

— Да.

Тут во взгляде промелькнуло нечто вроде сочувствия, но так мимолетно, что я толком не успел понять — было это, не было. И ответ прозвучал жестко:

— Сейчас это лишнее. Что в нашей жизни сантиментам места мало — это ты точно сказал. А лучше бы и вовсе не было. Но это нереально. Все же люди, а не роботы.

Тут пришла совсем маленькая пауза — и он пообещал:

— Кондратьевой я скажу. И Семенычу тоже. Он мужик серьезный, все поймет. Не волнуйся. Ты вот что скажи: у тебя с ней все серьезно?

— Да, — твердо сказал я.

Он кивнул, повторил:

— Не волнуйся. Все будет сделано. А сейчас твоя задача вот такая, как сказано.

— Понял.

— Да, я тебя провожать не поеду, светиться незачем. Леша все сделает.

— Леша — это?..

— Водитель мой. Ну, бывай! Удачи!

И все понеслось в бешеном темпе.

Конечно, я и прежде сознавал, в какую огромную и мощную машину попал, но сейчас я стал прямым свидетелем ее возможностей. Мы с твердокаменным Лешей подъехали к вокзалу за пять минут до того, как поезд прибыл, вышли на перрон, и не успел состав толком остановиться, как к нам подскочила начальник поезда в форме МПС — вся в служебном рвении и где-то даже напуганная.

— Здравствуйте! Это насчет вас?..

— Да, — кратко обронил Леша, предъявив удостоверение. Кивнул на меня: — Наш сотрудник. До Москвы. Купе. СВ — еще лучше.

— СВ нет, — виновато забормотала тетенька,