Девятый император - Андрей Львович Астахов

с Узуном. Мы выполним приказ воеводы и присоединимся к вам послезавтра. Если этот смерд попытается сбежать, прикончите его.

- Я сбегать не собираюсь, - занудил Жила, перепуганный словами половца до дрожи в ногах, - я человек честный и Богом просветленный, ибо сказано в Писании: «Подвигом добрым подвизався на земли, восприял еси на небесах венец правды, егоже уготовал есть Господь всем любящим Его».

- Заткните ему рот! – велел Субар и отправился в Лихославль.

В городок он прибыл вечером. Лихославль был полон народу. Все дома были переполнены, люди ночевали прямо на улице у костров. От них Субар узнал новости, которые даже его, человека отважного, повергли в трепет. Монголы взяли Владимир и вырубили в городе и старого, и малого. Столица Владимирской Руси превращена в пепелище, на котором воют объевшиеся человечиной волки. Судьбу Владимира разделили Коломна, Углич, Торопец, Гороховец, Ростов, Муром, Юрьев-Польский, Москва, Суздаль, Переяславль и еще множество городов. Само Владимирское княжество больше не существует.

- А что же князь Юрий? – спрашивал Субар у сбегов. – Он где?

- Сказывают, убит в сражении на реке Сить. Кончилось время человеков, наступил Конец света, грядет Страшный суд!

- А монголы где?

- Идут лавой, - сказал ему какой-то человек с перевязанным лицом, одетый в драный закопченный полушубок явно с чужого плеча. – Их передовые разъезды уже под Тверью. Еще день-два, и они будут здесь.

- А ты сам откуда, человече?

- Из Дмитрова.

- Там монголы есть?

- Уже нет.

- Что значит «уже»?

- Дмитрова больше нет, вот и монголы оттуда ушли. Таких как я спаслось немного…. Погоди-ка, тебя не Субар ли зовут?

- Субар, - с подозрением ответил половец. – А ты кто таков? Откуда меня знаешь?

- Не узнаешь? – Человек снял с лица повязку, встал ближе к огню, чтобы Субар смог рассмотреть его лицо. – А я вот тебя хорошо помню.

- Лихоня! – ахнул половец. – Четырнадцать лет не виделись.

- Но ты мало изменился. Такой же сухопарый, чисто ястреб степной.

- Половцы народ долговечный. Мне уже за тридцать, а я все на коне. Пойдем - ка, угощу тебя медом. Узун, подержи коня…

В ближайшей корчме народу было столько, что не протолкаться. Люди пили, говорили только о войне и о монголах. При свете мазниц Субар сумел хорошо разглядеть своего бывшего товарища по козельской службе. Тимофей Лихоня в то время был десятником. Теперь же постаревший, изнуренный, оборванный Лихоня с жадностью пил скверный мед и рассказывал Субару о том, что видел.

- Их не остановишь, - говорил он. – Это не воины, черти какие-то. Нас у дмитровского воеводы Ставра было триста тридцать человек, и все бывалые бойцы, но куда нам против полчищ Батыгиных! Как монголы подошли к городу, от одного их запаха люди замертво падали. Не сдюжит Новгород, ой не сдюжит, коли полезут на него монголы!

- Что ж, Лихоня, помирать теперь будем?

- Если на бой с ними пойдем, то помирать, - зашептал Лихоня.- Бестолково поляжем все до единого. Все равно монголы получат то, что хотят.

- Наш воевода Торжка не сдаст, - сказал Субар. – Он воин отважный, дело свое знает. До последнего драться будет.

- А во Владимире что, трусы были? А в Рязани? А в Суздале? Говорю тебе, брат – против полчищ монгольских не выстоять. Сам дьявол их привел на Русь, чтобы семя хрестьянское пресеклось и вымерло.

- Я не христианин, - сказал Субар. – Но правда твоя, делать что-то надо. Что посоветуешь?

- Для себя я все решил. Буду пробираться на север, к Новгороду. А там к литовцам или латынянам наймусь. Они, чаю, тоже в Иисуса Христа веруют.

- Поехали со мной в Торжок. Воевода тебе место в дружине даст.

- Чтобы помереть на стенах, как мои товарищи в Дмитрове? Нет, Субар. Со смертью я уже встретился. Жить хочу.

- Ты один тут?

- Один. Был еще парнишка, со мной из Дмитрова шел, да сгинул куда-то. Еще меду!

- Пей на здоровье…. А что, говоришь, у латынян хорошо воинам платят?

- Скуповатые они, но за службу платят исправно. Встречался я во Владимире с одним мордвином-молодцом, так он полгода в Риге служил у крестоносцев кнехтом. Даже католичество принял. Потом, правда, признался, что когда его латинские попы крестили, он пальцы крестом держал.

- И что же, хорошо ему служилось?

- Сказывал, хорошо. Даже пиво каждый день давали.

- Может, и мне с тобой податься к латинянам?

- Тебе? – Лихоня с удивлением посмотрел на Субара. – Ты же мне предлагал в Торжок ехать.

- Предлагал, да передумал. Мне тоже жизнь еще не опротивела.

- Ах ты, черт! – Лихоня влил в себя остатки меда из ковша, уставился на половца. – Как был хитер степняк, так и остался.

- На дорогу нужны деньги, - заметил Субар.

- Храбрый всегда добудет денег. Смерды на что? У них завсегда можно что хочешь достать.

- Грабить?

- Так их, чай, все равно монголы до нитки обчистят. А так хоть мы, хрестьяне, попользуемся.

- Умен ты, Лихоня, - Субар пригубил мед. – Всегда умен был.

- У меня все в роду умные. Через то и жив до сих пор, что меня Бог осмомыслием* не обидел.

- Конь- то у тебя есть?

- Найдем. Коня без сбруи найти легко. А ездить айдаком** мне не привыкать.

Через час, когда время подходило к рассвету, Лихоня ждал половцев в версте от Лихославля в условленном месте. Кроме коня бывший дружинник где-то раздобыл топор на длинной рукояти. Субар не стал расспрашивать, где. Так они втроем и доехали до Кувшиново.

* Осмомыслие – ум

** айдаком – без седла и сбруи

ВКувшиново была только одна корчма, и люди Субара были там. Они были пьяны. После долгого, почти двухмесячного сидения в Торжке под боком у воеводы, новгородцы почувствовали себя свободными, и эта свобода обернулась попойкой. Субар вошел в корчму в тот момент, когда дружинники уже предлагали корчмарю свои тулупы в обмен на медовуху.

- Грех пианства зело велик есть, - вещал за столом Афанасий Жила, весь в меду и в кислой капусте, - покайтесь перед Господом, исповедуйте грех свой. Ибо сказано…

Смолянин Ларион сидел лицом к двери, поэтому первый увидел Субара и его