Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

безумием. К примеру, мне хотелось пригласить Поликсо прогуляться в грозу, чтобы ее убила молния. Или еще какая-нибудь подобная ересь.

А еще я понимал, что наедать потерянный жирок надо будет очень быстро. Судя по тому, что моя жена развязала войну, чтобы взять добычу, дела с финансами в моем государстве просто плачевны. Вот потому-то я утешал себя стихами, которые всплыли вдруг из каких-то неведомых глубин памяти.

— Нет в богатстве предела, который бы видели люди.

Тот, кто имеет уже множество всяческих благ,

Столько же хочет еще. И всех невозможно насытить.

Деньги для нас, для людей, — это потеря ума.

Так ослепленье приходит. Его посылает несчастным

Зевс, и сегодня один, а завтра другой ослеплен(1).

Я исчерпал примерно половину запасов поэзии, скопившейся в закромах моей памяти. Ведь, как и положено человеку из двадцать первого века, я не помню до конца ни одной песни, а без смартфона потерял бы большую часть знакомых. Попробовал вспомнить хоть что-нибудь, и не получалось ничего. Максимум один куплет и припев, и то с купюрами. Меня в этом плане местные удивляют. Запомнить какой-нибудь эпос, который нужно рассказывать несколько часов, для них раз плюнуть. Феано вот помнит сотни песен, сказок и историй из тех, что рассказывают друг другу моряки в тавернах, и не считает это чем-то необычным. Говорит, у них на острове все так могут. А когда я захотел спеть гимн родной страны, то с ужасом понял, что знаю только первые две строчки.

— Кстати, — вспомнил вдруг я. — Никак не пойму. А почему Феано не хочет в Египет ехать? Уже раза два подходила ко мне с этим, а я все отмахивался. Надо будет спросить у нее, когда вернусь.

Мои невеселые размышления прервала веревка с узлами, которая упала к ногам. Я сначала даже глазам своим не поверил. Неужели сегодня я все-таки выйду из опостылевшего сумрака.

Солнечный свет ударил мне в лицо, с непривычки заставив зажмуриться. Я скорее услышал, чем увидел того, кто меня встречает. Рев Абариса можно спутать только с рыком льва, но тут они не водятся, это я знаю точно. И обнять так, чтобы хрустнули кости, не может больше никто. Таких здоровяков, как он и покойный Аякс, в этом мире вообще раз-два и обчелся. Не каждый может позволить себе мясную диету в наше нелегкое время.

— Государь! Живой! — ревел он. — А я уж хотел, если не отдаст тебя старуха, весь остров перерезать!

— Я свои клятвы свято исполняю, воины, чего и вам советую, — обиженно поджала губы Поликсо, которая стояла рядом и пристально разглядывала меня, с интересом наклонив голову. Наверное, было на что посмотреть, потому что она даже не моргала. Да и воняло от меня так, что я сам чуть в обморок не упал.

— Воду несите! — скомандовал Абарис двум мужикам, безмолвно стоявшим позади. Они тоже разглядывали меня с нескрываемым любопытством, но не говорили ничего. Еще бы. Это же жрецы из храма Немезиды Наказующей, а они немые. Предусмотрительно.

Я плескался не меньше часа, сначала отскабливая грязь золой, а потом пустив в дело кусок ароматного мыла, сваренного из оливкового масла и трав. Мне тщательно вычесали голову, подстригли ногти, а потом с поклоном передали новую одежду. Я не могу выйти к людям как оборванец. Моя и без того подточенная пленом репутация рухнет вконец.

— Как войско? — шепотом спросил я. — Воины не бунтуют? Не считают, что зазорно слабому владыке служить?

— Какое там, — хмыкнул Абарис. — Когда кто-то в таверне такое ляпнул, его флотские чуть на ножи не приняли. Конный лучник оказался из Фракии, из новых. Он еще не знал, что ты пообещал за простого гребца умереть, и что из плена приказал себя последним выкупить.

— Это не я приказал, — покачал я головой, скосив глаза в сторону Поликсо, которая вытянула шею, словно гусыня, пытаясь услышать, о чем мы там шепчемся.

— А это уже неважно, — отмахнулся Абарис. — Важно то, что люди думают. Воины теперь не богами клянутся, а тобой. А в Энгоми полсотни младенцев без имен живут. Бабы ждут, когда ты их благословишь и имя дашь.

— Троя? — испытующе посмотрел я на него.

— Отложилась, — с каменным лицом ответил Абарис. — Пеллагон вернулся на Кипр, а без поддержки нашего войска Антенора изгнали.

— Пелопоннес? — поморщился я, впервые в жизни не радуясь собственной проницательности.

— Тоже, — кивнул Абарис. — Сразу же, как только сидонцы взяли корабль из Пилоса. Нас обвинили в том, что мы не выполняем своих обязательств. Аргос и Микены пока молчат, выжидают, как дело повернется. Одна Спарта открыто сохранила верность. Менелай сказал, что он клятву давал и рушить ее не собирается. Иначе боги его покарают. А всех остальных назвал сучьими детьми и святотатцами. Впрочем, воевать за нас он не станет.

— Афины, Милаванда и Угарит за нас? — спросил я.

— Афины и Милаванду мы хорошенько от буянов почистили, — хохотнул Абарис. — Там бунтовать некому. А Угарит живет только за счет торговли с нами. Им под твоей рукой куда выгодней.

— Понятно, — протянул я, понимая, что еще немного, и вспыхнет Крит и острова помельче. — Вы где золото взяли, чтобы меня выкупить?

— Золота у нас мало совсем, — широко улыбнулся Абарис. — Старуха согласилась выкуп принять зерном, тканями, кораблями, оружием, воинскими поясами и доспехами. И медью. Всю добычу привезли сюда. Даже Феано свою ванну отдала, а за ней еще несколько купчих.

— Оружием? — наморщил я лоб. — Доспехами? Вы все-таки смогли сидонцев в прямом бою разбить? Давай-ка с самого начала. У нас есть время, пока мне подстригают бороду.

* * *

— Ну, вот так все и вышло, государь, — закончил свой рассказ Абарис. — Большую часть войска мы перебили. Цари Ханаана в яме сидят, из их кораблей улизнуло всего несколько штук, а наше войско переправилось на тот берег и осадило Сидон.

— Что же, вроде неплохо получилось, — сказал я, разглядывая в полированное бронзовое зеркало свою неописуемую красоту. Я сильно изменился, хотя это сложно рассмотреть. Зеркала тут так себе. Похудел, глаза и щеки немного ввалились, а шрамы на лице почти слились с цветом кожи. Она у меня теперь непривычно бледная. Такое ощущение, что я за эти месяцы лет десять прибавил. В глазах