Военкор - Михаил Дорин

— Нет, — прошептал я.

Сирийцы сразу заняли нашу бывшую линию. Один из офицеров в стальной каске французского образца и с сирийскими погонами под камуфляжем, подошёл ко мне.

— Карелин? — спросил он по-русски с акцентом. — Приказано вас эвакуировать. У нас вертолёты на подлёте.

Боль в боку разлилась чугунной тяжестью по всему телу. Глаза норовили закрыться. Только усилием воли я держался на ногах.

Из-за хребта раздался знакомый звук. В небе появился силуэт Ми-8. За ним ещё один. Оба снижались быстро, волоча за собой полосы пыли. Один из пилотов, чтобы посадить машину на сравнительно ровную площадку между насыпью и руинами склада, сделал точный разворот, завис, потом с характерным ударом опустился.

— Погрузка! Быстро! Только раненые! — закричал бортовой техник из грузовой кабины, открыв сдвижную дверь.

Меня осторожно опустили на носилки. В руках я сжимал подсумок с фотоаппаратом и плёнкой. Сирийца, которого я вытащил из-под обстрела, тоже погрузили в Ми-8 и подключили к капельнице.

В вертолёте было жарко. Пол дрожал от вибрации из-за работающих лопастей.

Наконец-то Ми-8 поднялся в небо.

— Держись, через скоро будем в Тифоре. Там госпиталь… — говорил бортач как будто из-под толщи воды.

Остальное я уже не слышал — сознание стремительно меркло. Организм, мобилизовавший все свои силы, наконец выключился, когда прямая угроза миновала.

Дорогу на базу Тифор или по-другому Эт-Тияс, куда нас эвакуировали на вертолётах с остальными раненными, я помнил обрывчато, отдельными всполохами памяти…

Я очнулся уже на койке. Веки слипались, во рту пересохло. Я попытался приподняться, но в боку тут же резануло. Взгляд упал на рану, и я обнаружил почти стерильный бинт. Медикам удалось остановить кровотечение. В ране ощущалась тянущая боль, но не сравнимая с тем, как болело раньше.

В палату вошла медсестра. Русская, лет тридцать с копейками, в белой косынке, из-за которой выглядывали выгоревшие на солнце пряди. В глазах её читалась усталость вперемешку с твёрдой решимостью. В руке она держала папку, на груди висел фонендоскоп.

— Очнулись, товарищ Карелин, — улыбнулась она. — Вам проведена операция, как себя чувствуете?

— Что с ребятами… — спросил я осматриваясь.

В палате лежали помимо меня ещё четверо бойцов. Двое тихо беседовали между собой. Третий читал газету, а четвёртый спал.

— Сириец, которого вы вытащили, жив. Состояние тяжёлое.

Я попросил воды. Медсестра налила мне с графина воду и подала стакан. Я сделал несколько глотков, как в этот момент в палату вошёл сирийский мужчина в белом халате и сообщил новость.

— С полуночи по дамасскому времени объявлено временное прекращение огня.

— Надолго?

— Пока на сорок восемь часов для эвакуации раненых, сбора тел, обмена. Но скорее всего, чтобы перегруппироваться, — врач тяжело вздохнул.

Медсестра поправила моё одеяло и забрала стакан с остатками воды.

— Говорят, что оборону на участке восстановили. Сирийцы удержали направление, и колонна пробилась к аэродрому, — сообщил врач, осматривая одного из больных.

— Если вам интересно… Тот сириец спрашивал о вас тоже, когда приходил в себя, — сказала мне медсестра.

— Как его зовут? — уточнил я.

— Абдаллах. Крепкий парень, наверняка выживет.

— Вы уж постарайтесь, чтоб точно выжил, — сказал я и закашлялся.

Медсестра кивнула и вышла.

Я снова закрыл глаза и проваливаясь в сон.

Глава 24

Два дня мне ещё предстояло пробыть в госпитале. Запах медикаментов, хлорки и выстиранных простыней был повсюду. Изредка я выходил на небольшой двор, огороженный габионами и мешками с песком. На КПП постоянно дежурили сирийские солдаты, а пропускной режим на территорию был весьма строгий. Хоть перемирие и было объявлено, но никто «булки» не расслаблял. И это несмотря на то, что база Тифор от текущей линии боевого соприкосновения находится в 150 километрах.

В палате госпиталя, несмотря на открытое окно, была настоящая баня. Сама жара меня уже не пугала, а вот солнце палило так, что на больничной койке я чувствовал себя, как кусок мяса на шампуре.

После завтрака и врачебных назначений, я вновь отправился на улицу. Тень от строений госпиталя была редкой, и поэтому пришлось пройтись до скамьи под деревом.

На мне были лёгкие хлопчатобумажные штаны и военная майка. Одежду мне выдали вместо моей грязной полевой формы сирийских войск. Пластырь и бинты на боку напоминали о ране, но в целом выздоровление шло с опережением графика. Поэтому чувствовал я себя сносно.

Рядом на подоконнике стоял огромный бумбокс Шарп. Такой был мечтой советской молодёжи во второй половине 80-х. Цветные стрелочные индикаторы с большими басовиками, спрятанными за защитными решётками и хромированными ручками. Полнофункциональная кассетная дека оснащалась системой шумоподавления.

Это произведение японской промышленности принесли сирийцы, как подарок госпиталю. Причём этот магнитофон был один из многих «гостинцев» от благодарных садыков.

Одно плохо — из динамика звучали только арабские мелодии с местных радиостанций. Иногда их сменял выпуск новостей. Сейчас очередной шлягер арабской эстрады сменил голос диктора информационной программы радиостанции «Радио Дамаск», который я как раз ждал.

— Сегодня в Женеве было официально подписано соглашение о прекращении огня между сторонами конфликта. Представители Сирии, Израиля и Ливана, а также Организации освобождения Палестины приняли решение о замораживании боевых действий. Гарантами соглашения выступили специальные представители Советского Союза и США. Стороны подтвердили готовность к обмену пленным и эвакуации тел погибших…

Я выдохнул и откинулся на спинку. Рядом зашуршал гравий на дорожке, я поднял глаза и улыбнулся от неожиданности. Передо мной стояла уже знакомая мне Лариса из «Известий».

— А вот и ты, Карелин, — улыбнулась она в ответ.

На ней была одета выцветшая блузка, которая ей чертовски шла и подчёркивала достоинства шикарной фигуры.

— Какие люди в Голливуде! — воскликнул я.

— А почему в Голливуде-то? — захихикала Лариса. — А я тебе принесла пирожки с капустой. Подумала, что тебя здесь плохо кормят!

Лариса поставила пакет на скамейку. Не то чтобы кормили плохо, но пирожки пришлись в самый раз.

Конечно, немного неожиданно, что она пришла, но… приятно! Приятно, когда тебя приходит проведать такая красотка.

— Карелин, ты целую неделю был вне эфира. Пять дней молчания! Мы тебя уже того… Когда ты не вышел на связь, редакция подняла тревогу. Пошли звонки в Министерство, те — в посольство в Дамаске, а уже они добрались до вашего штаба. Там сообщили, что ты ранен. Аж по радиограмме. Но я сама настояла проверить лично. И вот я тут, — объяснилась