Не в этот раз - Максим Владимов

а ещё и руки протянул — мол, давай знамя сюда. Тут ничего, в принципе, такого уж прям из ряда вон: он и сам был знаменосцем раньше, до меня, и мы одно время в очередь с ним «работали». Но чтоб вот так, прямо посреди церемонии?

Стрельнув взглядом на школьное руководство и всяких гостей, столпившихся слева от меня, я увидел, как завуч яростно машет рукой, явно подзывая меня туда, к ним. Ну, что тут поделать — передал древко. И знаете — как-то жалко стало!

Из-за трибуны какой-то синекостюмный уже вещает:

— Советский пионер… пример… смелость и отвага… пожар… эта медаль… — а у меня почему-то ноги прослабли. Злюсь на себя — ну что тут такого? Не мальчик ведь! И госнаграды в «той жизни» имеются… но ничего поделать с собой не могу. Какой там строевой! Не грохнуться бы, всей школе на потеху.

Кое-как доковылял. Хорошо, парадным истуканом меня на всеобщее обозрение выставлять не стали, дядя Витя (так вот он зачем!) вышел вперёд, несколько небрежно спихнул галстук в сторону, приколол на рубаху медаль. Сам нашёл мою полупарализованную кисть, схватился, тряхнул так, что у меня аж зубы стукнули. Ну и к лучшему — вынырнул я чутка из своего одурения. Потянулся к нему забрать грамоту и коробочку, но он не отдал, вместо этого приобнял меня, а на ухо шепнул: «Потом».

После этого меня поздравляли все подряд, и знакомые, и не очень, и даже классная расщедрилась на улыбку и несколько хвалебных слов. А когда я вернулся на свою стратегическую позицию по центру знамённой группы, Савин, вернув знамя, толкнул кулаком в плечо и подмигнул: «Молоток!».

Но самое приятное знаете что? А то, что после окончания церемонии, выноса знамени и водружения его на законное место в пионерской комнате, главная вожатая меня буквально за руку увела вниз, к раздевалкам. Там меня уже ждал дядя Витя, и через 3 минуты мы свалили к чертям из школы на какой-то старой Волге с улыбающимся Лёхой за рулём.

* * *

Видимо, поймав взгляд Алексея в зеркало заднего вида, дядя Витя подмигнул, потянулся и неловко отогнул левую полу моего бушлата, явно пытаясь продемонстрировать медаль. Ничего у него, однако, не вышло: я уже надел синий школьноформенный пиджак и застегнул его почти на все положенные пуговицы. Медаль надёжно спряталась под ним. На меня накатила дурашливая лёгкость, и я, не удержавшись от соблазна, показал взрослым язык. Дядя Витя качнул головой осуждающе, слегка цыкнул зубом, а Лёха только рассмеялся:

— Да ладно, не надо его раздевать! Потом посмотрю, — поймал мой взгляд в зеркале и надавил голосом: — Но чтоб на тренировке был при параде! Утрём там нос кое-кому…

— Лучше бы поздравил, — попенял ему дядя Витя.

— Конечно, поздравляю! Вот так рад за тебя! — от полноты чувств, Лёха повернулся прямо на ходу и взмахом руки над макушкой показал, насколько именно он рад. Ответным дружеским ударом кулака в спинку сиденья я одновременно выразил благодарность и опасения за наши бренные жизни, так что, Лёха, опомнившись, повернулся, не дождавшись сердитого окрика от хозяина.

— А куда мы едем? — задал я, наконец, вопрос, который зудел у меня с самого начала.

— Как куда? Ваша школа не последняя, ещё много где предстоит детишек в пионеры принять, — и, глядя на моё вытянувшееся лицо, дядя Витя, рассмеявшись, поспешил меня успокоить: — Ладно, не боись — в одну только съездим сегодня, в седьмую. Родную твою — неужели не рад?

— Нет, — я мотнул головой, не задумавшись ни на секунду. — А это вообще… обязательно?

— Конечно, — голос партийного секретаря сразу построжел, будто бы напоминая о его реальной должности. — Раз уж так получилось, что ты выплыл наверх, изволь соответствовать. Не так уж много у нас в области пионеров с медалями, а может — и вовсе нет, так что, уж в свою родную школу — будь любезен!

Я с силой потёр лицо ладонями — вот это попал! Хотя — социализация…

— А вы тоже туда? — кинул я последний камень. — Что-то не помню я, чтоб секретари обкомов третьеклассников в пионеры принимали!

— Точно не помнишь? — развеселился вдруг дядя Витя. — А я вот помню, как один галчонок, вот примерно такой же насупленный, вступал в ДПО имени Ленина на 23 февраля, у Вечного Огня. И галстук ему, между прочим, я лично завязал!

— Там такой холод был собачий, что неудивительно, если память напрочь отшибло, — смутившись буркнул я. Вообще-то, тогда мы ещё почти и не общались, дядя Витя для меня был просто малознакомым соседом с первого этажа. А вот чуть позже, летом мы несколько раз пересеклись на берегу, сошлись на теме рыбалки, и понеслась…

— Да, это учителя ваши перемудрили тогда, — легко согласился мой собеседник. — Но сейчас у нас всё пойдёт с комфортом, в зале, в тепле.

Когда Волга довольно борзо, по-хозяйски раскорячилась возле школьного крыльца, а дядю Витю, с почётом вытащенного из машины, окружили школьные чины при параде, Лёха, не утерпев, высунулся вместе со мной.

— Дай хоть гляну, — подмигнул он мне и собственноручно потянулся к пуговицам пиджака. Я не стал ему препятствовать — всё равно сейчас раздеваться.

* * *

Когда где-то через час мы вышли из школы, ни Волги, ни Лёхи не было.

— Пройдёмся до дома? — просто спросил дядя Витя. — Не замёрзнешь?

— С чего бы? — пожал я плечами. — Я ж так везде и хожу. Мы люди простые, не избалованные личным автомобилем с водителем…

Мой старший товарищ так заразительно заржал, что даже бабки, судачившие о чём-то метрах в ста впереди по тротуару, повернулись к нам с улыбками на лицах. Секундой спустя я к нему с удовольствием присоединился.

Мы прошли половину дороги, болтая ни о чём, а потом я вдруг увидел ЕГО. Тот самый, идеальный, прямой, глубокий и быстрый ручей! И замолчал буквально на полуслове.

Весна в том году выдалась поздняя, но быстрая, потому с традиционными весенними корабликами у меня до того как-то не сложилось. Даже пацанов, занятых этим важным делом, не видал ни разу. А ведь у нас это увлечение повально, как хоккей зимой: играют все! Даже взрослые — запросто. У нас просто очень уж ландшафт подходящий: рельеф сильно изрезан, ровных мест, считай, и нет, везде куда-нибудь уклон.