Сибирское образование - Николай Лилин

как я позже узнал, он получил определенную сумму денег от моей семьи, — настаивал на особенностях дела: отсутствии каких-либо жалоб от жертв, моем хорошем поведении во время моего первого приговора, который я отбывал дома, и, прежде всего, невозможности доказать, что оружие принадлежало мне. Я мог бы найти это на месте или даже взять у одной из жертв, которые действительно в своем втором заявлении объявили себя «агрессорами». В конце судья, пухлая пожилая женщина, объявила похоронным голосом:

«Один год заключения в колонии строгого режима для несовершеннолетних с возможностью ходатайства о досрочном освобождении после пяти месяцев содержания под стражей в случае примерного поведения».

Я ни в малейшей степени не был напуган или удивлен. Я помню чувство, как будто я отправлялся куда-то в поход, чтобы немного отдохнуть, а затем вернуться домой. Действительно, я чувствовал, что собираюсь сделать то, чего ждал всю свою жизнь, что-то великое и важное.

И вот меня отвезли в тюрьму, в место под названием Каменка — «Каменное место», большая тюрьма с различными блоками и секциями. Это было старое здание царских времен, трехэтажное. На каждом этаже было пятьдесят комнат одинакового размера, каждая площадью семьдесят метров. В каждой комнате было по два окна, или, скорее, отверстия, у которых не было ни рам, ни стекол, а только припаянный снаружи лист железа с маленькими отверстиями для пропускания воздуха.

Они препроводили меня в комнату на третьем этаже. Железные двери открылись передо мной, и надзиратель сказал:

«Двигайся! Входи без страха, выходи без слез…»

Я сделал один шаг, и двери с громким шумом закрылись за мной. Я заглянул туда и не мог поверить своим глазам.

Комната была заставлена деревянными нарами на трех уровнях, установленными рядом друг с другом, с очень небольшим пространством между ними — как раз достаточным, чтобы протиснуться. Мальчики сидели на нарах, разгуливая голые и потные, в воздухе, наполненном вонью уборных, сигаретным дымом и каким-то другим отвратительным запахом, запахом грязной, влажной ткани, которая через некоторое время начинает гнить.

Была видна только половина комнаты: в полутора метрах от пола воздух становился все более плотным, и оттуда прямо к потолку поднималось густое облако пара.

Я стоял там, пытаясь понять, что мне следует делать. Я очень хорошо знал тюремные правила: я знал, что не должен делать ни единого шага внутри этой комнаты, пока начальство камеры не разрешит мне, но я огляделся и не увидел никого, кто был бы заинтересован в моем приходе. Более того, моя одежда казалась мне все более тяжелой из-за влажности в комнате. Затем я почувствовал, как что-то упало мне на голову; я смахнул это рукой, но тут же другие предметы упали мне на плечи. Поэтому я действовал быстро, чтобы избавиться от них.

«Не волнуйся, это всего лишь тараканы… Их много перед дверью, но они не заходят в комнату, потому что мы кладем яд под койки…»

Я посмотрел в сторону голоса, который говорил со мной, и увидел очень худого мальчика в грязных, мокрых трусах, с бритой головой, щелью в передних зубах и в очках. Я не мог ничего сказать ему; я чувствовал себя так, словно был полностью отрезан от остального мира.

«Я карлик — я здесь шнырь. Кого ты ищешь?» Скажи мне, и я найду его.» Он подошел немного ближе и начал рассматривать татуировку на моей правой руке. Шнырь на уголовном сленге означает «тот, кто мечется»: эта фигура существует во всех российских тюрьмах, это тот, кого не считают честным преступником, но он является рабом всей камеры и передает сообщения от одного преступника к другому.

«Здесь есть сибиряки?» Я спросил его холодно, чтобы с самого начала дать ему понять, что он должен держаться от меня на расстоянии.

«Да, безусловно, есть: Филат «Белый» из Магадана, Керья «Якут» из Уренгоя…

«Хорошо», — резко прервал я его. «Быстро иди к ним и скажи, что прибыл брат. Николай «Колыма» из Бендер…»

Он немедленно исчез за лабиринтом кроватей. Я слышал, как он говорил, переходя от одной койки к другой:

«Новоприбывший, он сибиряк… Прибыл еще один сибиряк, еще один… Только что прибыл сибиряк из Бендер…»

В мгновение ока вся ячейка была проинформирована.

Несколько минут спустя Дварф выскочил из-за кроватей. Он прислонился к стене, оглядываясь на территорию, из которой только что вышел. Оттуда вышли восемь мальчиков и встали передо мной. Говорил тот, что посередине; у него были две татуировки на руках. Я прочитал их и быстро узнал, что он происходил из банды грабителей и принадлежал к старинному роду сибирских урков.

«Ну, ты сибиряк?» он спросил меня непринужденным тоном.

«Николай «Колыма», из Бендер», — ответил я.

«Серьезно? Вы на самом деле из Приднестровья…» Его тон изменился, став немного более оживленным.

«Из Бендер, Низкая река».

«Я Филат Уайт, из Магадана. Пройдемте сюда, я познакомлю вас с остальными членами семьи…»

Вопреки моим ожиданиям, тюрьма для несовершеннолетних, куда меня отправили, не имела никакого сходства с серьезными тюрьмами, о которых я всегда слышал и к которым меня готовили с детства. Здесь не было уголовного права; все было хаотично и совершенно не походило ни на одну из существующих моделей тюремного сообщества.

Суровые условия жизни и отсутствие свободы на таком деликатном этапе развития любого человеческого существа все усложняли. Мальчики были очень злыми, как животные: они были злыми, садистскими и лживыми, с сильным желанием сеять разрушение и сровнять с землей все, что напоминало им о свободном мире. В этом месте ничто не было безопасным; насилие и безумие пылали, как пламя, в умах и душах заключенных.

В каждой камере содержалось сто пятьдесят мальчиков. Условия были ужасными. Кроватей на всех не хватало, поэтому спать приходилось по очереди. Там была только одна ванная, в конце камеры, и там так сильно воняло, что даже если вы просто подходили к ней, вас тошнило. Вентиляция отсутствовала; единственным источником воздуха были отверстия в листах железа, закрывающих два окна.

Там было трудно дышать, поэтому многие слабые мальчики, у которых были сердечные или респираторные заболевания, не могли долго этого выносить: они заболевали; часто они падали в обморок, а иногда так и не приходили в себя. Через несколько недель после моего приезда мальчик с серьезным заболеванием легких начал харкать кровью. Бедный ребенок, он попросил чего-нибудь выпить, но остальные бросили его в углу и не подходили к нему близко, опасаясь подхватить туберкулез. После того, как он провел ночь на земле, лежа в луже крови, которая образовалась из-за