Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин

полка в Хмеймиме и Эс-Сувейде остаются на своих местах. Как и пункт материально-технического обеспечения в Тартусе и два зенитно-ракетных полка. Наш контингент в Сирии более расширяться не будет.

Я взял листок из рук Бурченко. Те же самые высокие начальники отписали откомандировать меня обратно в 969-й инструкторско-исследовательский вертолётный полк в Торске.

— Для вас война окончена, Саша.

Март, 1985 года. Торск, Калининская область.

Турникет на КПП скрипнул, когда я протиснулся с парашютной сумкой в направлении выхода в город.

— Ничего не поменялось, — проворчал Кеша, следовавший за мной.

Он возмущался весь полёт из Триполи до Чкаловской. Ворчал, когда нам пришлось несколько часов прождать вертолёт из Торска. Продолжал он ругаться и сейчас, когда мы уже практически вышли с территории части.

— Что не так, дружище? — улыбнулся я, когда Иннокентий с трудом прошёл через «вертушку».

— Уезжали, скрипела. Приехали, скрипит. Её в ТЭЧи специально такую сделали? — задался вопросом Иннокентий.

— Тебе вечно всё не нравится. Расслабься.

Дежурный по КПП отдал мне воинское приветствие, вытянувшись в струнку.

— Товарищ майор, с возвращением! Сразу видно, где были, — улыбнулся прапорщик, которому я пожал руку.

— Все там будем, — ответил я и прошёл к выходу в город.

Рядом со ступеньками стоял рядовой, который занимался уборкой. Вытянувшись передо мной, парнишка выпустил из рук лопату, которая вот-вот должна была упасть мне на ноги.

— Опа! Не роняй. Вольно, — успел я поймать шанцевый инструмент за черенок и торжественно вручил солдату.

— Сп… спасибо, товарищ майор! Мы рады, что вы дома, — улыбнулся боец, не убирая правую руку от виска.

— А я то как рад. Эх, красота!

Действительно, Торск — совсем не Ливия и Сирия. Тут своя особая атмосфера и запах.

У каждой земли свой запах, и у каждой весны — свой голос. В Сирии весна — это ветер, пыль и духота, которые лишь усиливали сухость в горле. А здесь, в Торске, март встречал нас с Кешей мокрой землёй и суматошным щебетом Воробьёв, бросившихся на крошки хлеба рядом с автобусной остановкой.

Вокруг уже нет белых сугробов. Снег уже не белый, а серо‑жёлтый, с коркой льда по краям. Я сделал несколько шагов к остановке и ощутил, как под ногами весело шуршала талая крошка. В трещинах асфальта булькала талая вода. Здесь, фактически за городом, сосны тянулись к небу.

— Как всегда, Саныч. Весна настала, мокро везде стало. Куры навоз…

— Ну ладно тебе. Хорош ворчать, — перебил я Кешу, положив сумку и завёрнутые в газету цветы на скамейку автобусной остановки.

— Да я бы… с радостью, — выдохнул Иннокентий, укладывая рюкзак рядом с моей сумкой. — Ну не люблю я слякоть. В Торске хорошо летом.

— Летом везде хорошо, Кеш. Я согласен, что ничего не изменилось: облупленная штукатурка, скрипящая «вертушка», сырость и промозглый ветер. Но для меня — это центр мира, — ответил я Петрову, поправляя воротник ДСки.

В ожидании автобуса мы с Кешей «нарвались» на патруль. С нашим внешним видом можно было и получить замечание, которое бы вылилось в занятия в комендатуре.

— Сан Саныч и Кеша — вы как всегда в лётной форме и из командировки, — подошёл к нам начальник патруля и тепло поприветствовал.

— Ну а что делать. Сейчас у всех так, — улыбнулся я.

Мы перекинулись ещё парой фраз и начальник патруля с патрульными ушёл дальше на маршрут.

Тут из-за поворота показался ЛиАЗ-677. Один из городских автобусов, которые курсировали по всему Торску. Автобус медленно подъехал к остановке, скрипнув тормозами.

Двери открылись, и я увидел её.

Антонина выскочила из салона, спрыгнув в снежную кашу на тротуаре. Она увидела меня, и не на секунду не задержалась на месте. В её глазах была и радость, и смущение, и что‑то такое, что не выразить словами.

Я её поцеловал, ощущая всю теплоту прикосновения к нежным губам, которые она успела покрыть «гигиеничкой».

— Как же долго ты ехал домой, — прошептала Тося, смотря мне в глаза и поглаживая слегка небритую щеку.

— Один день, — ответил я.

— Как же это… долго, — улыбнулась Тоня и ещё раз меня поцеловала.

Смотрел на неё и думал: вот он мой настоящий рубеж.

Не пустыня и не песок. А этот город, этот март и эта девушка.

Глава 25

Мягкая постель казалась мне слишком приятной. Ощущение, что я куда-то проваливаюсь и выбраться уже не получится.

Непривычно было осознавать и домашнюю романтическую атмосферу в моей служебной квартире. Совсем недавно, я просыпался в тесной комнате, где со мной ещё пара десятков мужиков. Скрип металлических кроватей и остаточный запах керосина от комбинезонов из памяти выветривался с трудом.

Теперь же я лежал рядом с самой прекрасной женщиной на свете. В комнате витал аромат духов с рынка в Дамаске, колбасы и недопитого «Советского».

Атмосферу сонного утра дополнял невыключенный с вечера телевизор. Ящик с надписью «Рубин» уже показывал утреннюю передачу на Второй программе.

— В эфире передача «Наш сад». Я её постоянный ведущий Борис Попов, — вещал с экрана мужик, стоя в меховой шапке рядом с деревом в заснеженном лесу.

Ночью уснуть не получилось. Фактически, мне было некогда этим заниматься, о чём говорит разбросанная по полу одежда и тихое, тёплое дыхание Антонины. Я поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется вставать с кровати. А ещё убирать руку с нежной округлой ягодицы.

— Саша, ты не спишь? — пробормотала Тоня.

— Нет.

— Почему? Кошмары приснились?

— Вовсе нет. Вот думаю заняться садоводством. Не смог пропустить утреннюю передачу, — ответил я, не отвлекаясь от просмотра программы «Наш сад».

Ведущий как раз показывал тонкости выращивания тепличных овощей.

— Шутник. Такие передачи надо на пенсии смотреть. Я тебе вот что сказать хотела… ох! — устало выдохнула Тося, повернувшись ко мне лицом.

Я повернулся к Антонине, посмотрев в её голубые глаза.

— Почему так вздыхаешь?

— У меня гудят ноги после нашего совместного принятия душа, — улыбнулась Тося, поправляя прядь светлых волос.

— Не может этого быть, — ответил я, растягивая слова.

— Может. И вообще, что бы ты там ни говорил, а стоя заниматься «этим» всё-таки утомительно.

— Зато какое послевкусие, — закатил я глаза и поцеловал Тоню.

Через пару минут я встал и направился в ванную, чтобы привести себя в порядок.