По прозвищу Святой. Книга вторая - Алексей Анатольевич Евтушенко

— радостно воскликнул Латышев, когда Максим закончил. — Совсем не болит. Нет, Коля, ты точно святой, не зря тебя так прозвали. Слушай, а чего мы чай-то пьём, два фронтовика? Давай по сто с прицепом в честь встречи и за моё дальнейшее выздоровление, — он подмигнул и щёлкнул пальцами по горлу. — Время к обеду, можем уже себе позволить. У меня есть.

— Выздороветь хочешь? — спросил Максим.

— Ещё бы! Что за вопрос?

— Тогда с выпивкой пока завяжи. Хотя бы на несколько дней. Дай организму справиться с раной. Я его стимулировал, а водка, наоборот, назад потянет.

— Серьёзно?

— Абсолютно.

— Чёрт, да я, если такое дело, вообще пить брошу, — заявил Латышев.

— Вообще не обязательно, главное, меру знать, но вот в этот конкретный момент пить не надо.

— Ладно. Тогда ещё чайку?

— Давай.

Поезд шёл до Ростова сутки, и они успели наговориться обо всём. Благо, случилось так, что ехали вдвоём. Остальные купе были полны, а к ним так до Ростова никто и не подсел.

Максим узнал, что сержант Александр Найдёнов погиб. Буквально на второй день после того, как они нарвались на засаду в Грипаках. Маленький солдат Прокопчик тоже, хоть и позже. А вот пулемётчик Муса Герсамия и снайпер-якут Иван Николаев вышли из окружения живыми. Так же выжили рядовой Гринько, шофёр Захар Чурсин и комдив Васильев.

— А Батманов, Стеценко, Маша из хозвзвода? — спрашивал Максим.

— Батманов погиб, Стеценко в госпитале, руку потерял, левую, отвоевался. Маша жива, насколько я знаю…

Максим слушал и вспоминал тех, с кем его уже столкнула война. Своих, не врагов. Врагов зачем вспоминать? Их убивать надо. Убил и забыл. Только так. Ну за редким исключением. А свои… Они свои. Родные. Близкие. Русские, советские люди. Все. И русские, и украинцы, и белорусы, и грузины, и якуты, и евреи — все. Свидится ли он с ними ещё? «Буду ль жив ещё? — Едва ли. Тут воюй, а не гадай» — пришли на ум строчки всё из того же любимого «Василия Тёркина». Всё верно, подумалось. Надо воевать. До самой Победы.

Расстались утром в Ростове. Обнялись, пообещав найти друг дружку после войны. Латышев остался на вокзале ждать поезда до Астрахани, а Максим отправился в комендатуру.

Комендатура находилась на Будённовском проспекте, бывшем Таганрогском, недалеко от вокзала. Максим, не торопясь, дошёл до неё за пятнадцать минут. Там он отметился, узнал, что одиннадцатый истребительный находится в Новочеркасске, и что через полтора часа туда пойдёт машина.

— Можете погулять пока, — сказал ему дежурный. — На рынок сходить или ещё куда. А к… — он посмотрел на часы, — десяти тридцати возвращайтесь. Шинель, если хотите, оставьте у меня, сегодня тепло.

Максим поблагодарил, оставил шинель и вышел из комендатуры.

Погода в Ростове-на-Дону шестого октября сорок первого года радовала — по небу плыли лёгкиебелые облака, а солнце пригревало если и не по-летнему, то вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно.

Сверившись с планом города, который ему любезно предоставил КИР, Максим повернул налево и пошёл неспешно по Будённовскому проспекту в сторону Дона.

Максим бывал в Ростове в юности и помнил город. Но он помнил Ростов конца двадцать первого века, а сейчас на дворе стоял октябрь сорок первого года.

Тем не менее, центр изменился не слишком сильно. Да, исчезли высотки из стекла, бетона и пластмонолита [1], которые во времена Максима возвышались то здесь, то там.

Вместо красивой разноцветной тротуарной плитки из того же пластмонолита — потрескавшийся серый асфальт.

Вместо гладкого — хоть яйцо покати — дорожного покрытия Будённовского — неровный булыжник, по которому с грохотом и стуком проезжают грузовики, редкие легковушки и телеги, цокают копыта лошадей.

Старые, ещё дореволюционные дома, часто облуплены и требуют косметического ремонта.

Ну и, конечно, трамваи. В конце двадцать первого века на Будённовском не было трамвайной линии, она пролегала только по улице Максима Горького. Здесь же Максим, пока шёл, увидел уже несколько номеров старых и немного смешных, как в кинохронике или на фото, трамваев, которые, позванивая, неторопливо бежали вверх и вниз по проспекту.

«№11. Рабочий городок — Сельмаш», — читал он таблички на них: «№5. Вокзал — Рабочий городок», «№9. Новое поселение — Сельмаш», «№3. Новое поселение — завод 'Красный Аксай».

В целом, Ростов был узнаваем. Да, людей на улицах поменьше и выглядят они совсем по-другому, но к этому он за месяцы войны привык, а для ориентации в городе ему, в общем-то, и карта была не нужна.

Во-первых, улицы в любом городе исчезают только в самом крайнем случае. Обычно, появившись однажды, остаются навсегда, до самой его смерти. Во-вторых, как когда-то объяснил ему друг юности, с которым они ездили на Ахтубу ловить раков, для того, чтобы ориентироваться в центральной части Ростова, нужно знать всего одну вещь: в какой стороне от тебя находится Дон и помнить, что течёт он с востока на запад (не точно, но почти).

В данном случае Дон был впереди, по курсу движения.

Максим миновал улицу Максима Горького, с удовлетворением заметив на ней трамвайные рельсы, потом Пушкинскую, Энгельса (в его времени и до революции Большую Садовую). Вот и вход в Центральный рынок или, как называют его сейчас, Старый Базар.

Базарный день, воскресенье, был вчера. Но и сегодня, в понедельник, на центральном торжище города хватало народа.

И чем здесь только не торговали!

Мясом и разнообразнейшей донской рыбой. Картошкой, морковкой и луком. Капустой (свежей и квашеной). Огурцами и помидорами (свежими и солёными). Хлебом и разнообразными пирогами (дорого, мука в дефиците, но — было). Яблоками и грушами (свежими и мочёными). Арбузами. Орехами. Петрушкой, укропом, сельдереем и васильком со щавелем.

Были и вещевые ряды.

Максим успел заметить, что на прилавках, кроме обычной гражданской одежды, имеется и новёхонькое обмундирование. Причём любое — от гимнастёрок до ремней, шинелей и сапог.

— Братское сердце! — остановил его худой, приблатнённого вида парень, улыбаясь во весь рот так, что были видны три железные фиксы на месте передних зубов. — Купи сапоги! Твой размер. Настоящие хромовые, командирские. Только со склада, гадом буду. Новьё, муха не сидела!

В правой руке он держал пару начищенных сапог.

Денег у Максима было немного. Да если бы и были, он вряд ли стал бы покупать на базаре сапоги. Выдадут. Доберётся до части, встанет на довольствие, и всё выдадут.

— Спасибо, не нуждаюсь, — он шагнул