Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 1)

– Ну… то что я видел своими глазами. Папенька… отослал нас в Тобольск, потому что были рокоши. Польская социалистическая партия… Пилсудский… Дзержинский. Когда они поняли, что не могут справиться с армией – они перешли к террору против беззащитных. Против женщин, против детей. Я помню, как на набережной Вислы к моей маменьке подошла женщина и плюнула ей в лицо. Я тогда вцепился ей в ногу…

Да, он это помнил. И хорошо помнил, хотя было то тогда ему – шесть лет, ни больше, ни меньше. Запах лип, медленно текущей воды, крик разносчика газет. И эта баба… он бросился на нее, не зная что делать, маменька кричала… а он вцепился в нее… и так, пока не подбежали казаки. Вцепился как звереныш…

До сих пор он не может забыть этот мерзкий запах от женщины, шорох юбок, треск полотна…

– … Знаете, эта женщина была дворянка. То есть, если судить категориями большевизма – из реакционного и антинародного класса. Но разве она повела себя как дворянка? Нет, она была полькой и только полькой.

– Интересно…

– Потом я прибыл для прохождения службы на Восток, и понял, что там – все тоже самое. Араб – он, прежде всего араб. Любой богач, любой феодал – для нищего феллаха ближе и дороже русского разночинца, который пропагандирует его идти против феодализма и реакцию. Арабский феллах этого просто не поймет, для него все так, как тому предопределил Аллах, и если кто-то богат – то значит, волей Аллаха, и как ему идти против воли Аллаха?

– Понимаю – кивнул тайный советник – кстати, не раз и не два было, когда разночинцев, сосланных на Восток и пытавшихся там вести агитацию убивали на месте.

– Ничего удивительного. На Востоке и не бывает по-другому.

– Но здесь не Восток, здесь Россия.

– Именно поэтому – нам следовало бы забыть все свои разногласия. И становиться сильнее. Большевизм исходит из неверных предпосылок. Из ошибок. Пусть ошибок, сделанных из доброго побуждения – но все же ошибок. Тот, кто побывает в месте после рокоша, или после мусульманских беспорядков – тот уже не будет верить во всемирное братство людей. Если он конечно не дурак и не лжец…

Тайный советник кивнул. Если ответ ему и не понравился – то он никак этого не выдал.

– А как вы относитесь к исламу?

Князь улыбнулся

– Как я отношусь к исламу… я ненавижу его. Ислам – источник всех бедствий на Востоке.

– А поподробнее?

– Поподробнее. Ислам – принижает волю человека до слепого и всегда покорного раба Аллаха. Это воля Аллаха и он сделал так, как пожелал – вот обычные слова восточного человека, когда с ним происходит что-то плохое. И он – даже и не пытается того исправить. Истинно верящий в ислам человек – темен и невежественен. Он не считает нужным менять что-то вокруг себя. Обустраивать мир для своей жизни – он как будто наблюдатель в своей собственной жизни. Но случись что, стоит вам только задеть этого человека или его сородича – и вы столкнетесь со смертельной, застилающий разум яростью, самоубийственной яростью. Пришедшего в ярость мусульманина можно остановить только пулей, ничем иным, слов он не слышит. Пришедшую в ярость толпу – только пулеметной очередью. Мусульманин – в мятеже ли, в мире ли – ничего не сделает для спасения собственной жизни, он совершенно равнодушен к смерти. Мусульманин ленив, при этом весьма коварен – ислам, наверное, единственная религия в мире, которая позволяет обманывать. И убивать. Поэтому – если мы хотим, чтобы Восток стал неотъемлемой нашей частью – мы должны выкорчевать там ислам с корнем, заменив его чем-то другим…

– Чем же, например?

– Не знаю. Чем-то другим. Возможно, православием.

– Ладно. А что вы думаете о политике?

– О политике… Вы хотите знать, за кого я голосовал в Думу?

Тайный советник усмехнулся

– Зачем мне это? Меня интересуют… скажем так, ваши общие взгляды.

– Ну… прежде всего, я против парламентаризма

– И почему же?

– Достаточно взглянуть на нашу Думу, чтобы понять, почему.

– Хороший ответ, продолжайте.

– Я так же против ответственного правительства.[135] Правительство, ответственное перед большой группой людей – есть правительство, не ответственное ни перед кем и ни за что. Коалиционное правительство – еще хуже, это вообще не правительство, это балаган. Во главе государства – должна стоять одна выдающаяся личность. Кто это будет – все равно, главное чтобы этот пост он занимал по праву.

Последние слова были крайне опасными, поскольку допускали введение в России военной диктатуры. Вопрос о введении военной диктатуры – стоял в России все двадцатые годы, и даже тридцатые. Оголтелое разночинство и либералы атаковали Царя, требуя отречения, считая его "кровавым" и "тормозом свободы". Военные думали о том же, об отречении, но предъявляли совершенно другие требования – Царь слаб, России нужен сильный и жестокий правитель, способный железной рукой подавить сопротивление, расстреливать демонстрации как в Германии. Наиболее радикальные из военных – требовали применять нарывной газ против бунтующего крестьянства. Только вылезли из всей этой пропасти – кризис. Всемирная депрессия. Только сейчас – стало более – менее хорошо, и это при том, что перевооружена армия, перевооружен флот, созданы мощнейшие ВВС. Но мысли о диктатуре – военных посещать не переставали…

– А как вы относитесь к суфражисткам?[136]

– Полный бред. Их надо пороть и выдавать замуж. Только и всего.

– Как вы относитесь к внешней политике правительства?

Князь пожал плечами

– Я военный и давал присягу. Что касается меня – я полагаю, Британию надо было бомбить еще семь – восемь лет тому назад. Пока они есть – мы не будем жить спокойно.

– А как вы относитесь к либералам?

– Гнусные продажные негодяи.

Перед следующим вопросом тайный советник задумался

– Вас можно назвать смелым человеком?

– Вероятно, да как и любого авиатора.

– А вы умеете хранить тайны?

– Это дело чести.

– Вы любите женщин?

– Что за вопрос…

– Вопрос как вопрос – сказал Богачев – и задан он не просто так.

– То есть…

– Как-то странно и дико мне жить без тебя, сердце лаской любви не согрето – фальшивя пропел тайный советник – вы, кстати, себя отлично показали. Просто отлично. И не испугались, вот что главное, в полицию не кинулись, даже сбросив двоих на рельсы…

Вид у капитана ВВС, князя Шаховского был весьма и весьма обалделый, надо так сказать.

– Челюсть подберите – резко сказал ему Богачев – право, я начинаю сомневаться в своем первоначальном мнении о вас.

– А… она тоже…

Богачев покачал головой, вроде как раздосадованно

– Догадались? Вот, так вот и берут вас, идиотов, на сладенькое. Медовая ловушка называется. А ведь вы подписку давали, лекции с вами проводишь, с идиотами…

Настя, Настя…

– Как… ее звали? – спросил князь, стараясь привести в порядок бешено стучащее сердце

– Почему звали? – недоуменно переспросил Богачев – и сейчас зовут. Мы обычно ее называем "Жар-птица".

Князь сдержал ругательство

– Да вы не переживайте… Что раскисли, как какой-нибудь… юнкер. Детский сад, штаны на лямках! Она вам, кстати, дала отличные рекомендации, десять из десяти. А здесь – принято доверять ее мнению.

Твою же мать…

– Итак? – Богачев смотрел пристально, как будто бы в самую душу – вы – с нами?

А катись оно все… колбаской.

– Еще бы не с вами…

Богачев расцвел

– Вот и отлично. Тогда, милостивый государь, прошу за мной. Будем оформляться…

Москва, Российская Империя

Ходынское поле

16 мая 1949 г.

Оформление было нелегким.

Он прошел три кабинета с психологами, каждый из которых задал не менее чем полтысячи вопросов… право же. Психология сама по себе является формой умопомешательства, ничуть не иначе. Написал две свои автобиографии – полную и краткую. Сдал отпечатки пальцев как какой-нибудь уголовник. В Боткинской больнице – прошел полный медицинский осмотр, который подтвердил лишь тот факт, что князь Шаховской не годен к полетам на боевых самолетах околозвукового типа, но отлично готов к работе шпионом.

Первый день после собеседований – ему хотелось нажраться, но усилием воли он подавил в себе это желание.

Ночью снилась Настя. Крайний раз… она танцевала в каком-то зале с лощеным гражданским уродом… а потом погас свет и началась автоматная стрельба. Он бросился к ним… но не успел… все было как будто в воде…

Проснулся с криком и потом долго не мог уснуть.

Никто не говорил ему, сколько собеседований и испытаний ему еще предстоит пройти. Видимо, это тоже было одним из испытаний – задолбать неофита до того, что он плюнет и уйдет.

Но в этот день – он как и положено в девять ноль – ноль, стоял на проходной Ходынского аэродрома, но его Вергилий, неулыбчивый и молодой "сотрудник" (так они все звались) в штатском – повел его не в очередной забег по лабиринту кабинетов, а к лифту. В лифте – около каждой кнопки были прорези для ключа и номеров этаже не было. Непонятно было даже, то ли этот лифт идет вверх, то ли он спускается вниз, в адские подземелья.