Дмитрий Старицкий - Ловец человеков

Я очень серьезно подошел к воинским упражнениям, отдавая им каждое утро до завтрака, прекрасно понимая, что случись где со мной самое ужасное, я и там смогу за себя постоять в честном бою, а в нечестном всегда побеждает тот, кто первый ударит не ожидающего удара. Таких тут не уважают. Не рыцарское поведение. Поэтому плоские метательные ножи, откованные специально для меня и «доведенные напильником» до идеального баланса, я прячу от всех в специальных кармашках внутри голенищ сапог. Они же и дополнительная защита ноги.

Не важно, что ты думаешь, чем дышишь и кто ты есть на самом деле. Важно то, как ты выглядишь в глазах окружающих. Репутация, мать ее, тут всем рулит. И обычай.

Хотя я вот вчера нарушил все правила и обычаи, посадив горожан за свой стол, чем поднял их чувство собственной значимости на небывалую высоту. Вот знал бы заранее, что они от этого так потащатся, что удавы по щебенке, — слупил бы с них еще тысяч пять флоринов за такую честь. И думаю, что получил бы. Не из их кармана, конечно, но за счет городского бюджета.

Вроде как по местным понятиям я вчера накосячил и слегка умалил величие короны, и кое-кто из ближников нос воротит, хотя и не решается выказать мне свое недовольство. За них это сделал шут по прямой своей обязанности — держать меня в курсе всего, что происходит при дворе. Но выразил при этом свое особое мнение, что разнесут молву про этот случай городские бахвалы по всей Гаскони, и другие горожане будут ко мне благосклоннее.

— Разве зазорно одному сеньору сидеть за столом с другим сеньором? — задал я вопрос.

— Хмм… — покрутил головой шут, звеня золотыми колокольчиками. — С такой стороны никто этот вопрос не рассматривал, что вся городская верхушка Байонны — коллективный сеньор отныне. Это очень хороший аргумент, куманек, потому как тебе тешить спесь аристократии — самое последнее дело, она у них безгранична и объема не имеет. А самое главное — не имеет никакой для нас практической ценности, хотя на этом можно и удачно сыграть, когда понадобится. На то она и политика, в которой нет совсем никчемных людей. Всех людей можно использовать, главное — знать: кого, где и как. В трех последних словах — все искусство правителя.

Мудрый у меня шут, не хуже Макиавелли. Поэт, но циник, каких этот свет, наверное, еще и не видывал. Удивляюсь, как это может совмещаться в одном человеке?

— Что у тебя там с печатным станком, мессир? Продвигается дело?

— Первый рассыпной шрифт златокузнец уже получил. И не мягкий, свинцовый, который мнется за один оттиск, а какой-то сплав выдумал. А после того как привлекли к работе мастера по прессам, на малой модели испробовали, и вроде как все нормально проходит. Сейчас он большой винт вырезает для основного станка. А на маленьком, опытовом, можно из плотной бумаги игральные карты штамповать — нарядные, двусторонние, с одинаковой рубашкой. Покрывать их лаком и продавать по портовым городам. Очень хорошая прибыль будет по сравнению с рисованными картами, если по одной цене отдавать.

— Слышь, поэт, ты мне только всю типографию на фабрикацию игральных карт не переведи. Мне Азбука нужна в первую очередь. Басконская Азбука. А прибыль с игральных карт — это хорошо, но так как типография моя, то мне вся прибыль и пойдет.

— Куманек, это… — Шут даже не нашелся, что возразить мне.

От возмущения и обиды он чуть не задохнулся.

— … будет так, как я сказал, — договорил я за него. — А то развели, понимаешь, тут самодеятельность… Я разрешения на такое дело тебе не давал.

— Но я хотел сделать тебе сюрприз! — Шут с виноватой миной вжал голову в плечи и состроил умильную рожу.

— И заработать себе немного левых мараведи, — усмехнулся я, констатируя очевидный факт. — Кум, ты сначала бумагу получи плотную и гладкую, чтобы колода тасовалась нормально, без зацепок. Попробуй поиграть с толченым мелом, куриным пометом и клеями в разных пропорциях. И обязательно описывай каждый образец: что входило в состав, в каком количестве, как мешал, сколько томил, сколько времени кипятил да как разливал.

— Что я тебе — алхимик, что ли, куманек? — набычился шут.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Когда сделаешь такую бумагу, что в руки взять приятно, тогда и поговорим с тобой про игральные карты. Все, что делается у меня, должно быть идеального качества. Иначе получим только временный успех и превосходящих нас конкурентов на холке. Старайся делать все хорошо, плохо получится само.

Видя по-детски разочарованную морщинистую рожицу шута, подсластил ему пилюлю:

— Игральные карты выпускать будем обязательно, потому как они будут нам финансировать Азбуки и Буквари. И долю свою от их продаж ты получишь в обязательном порядке, кум. И для матросов игральные карты будут, и дворянские — для придворных и скучающих по замкам нобилей.

— А дворянские карты, куманек, это как?

— А вот получишь хорошую бумагу, нарядные краски и четкую печать, тогда я тебе и покажу как. И карты, и как в них играть, — подумал я мимоходом о классическом преферансе. — А пока иди отсюда, великий комбинатор. Радуйся спокойной жизни. Я тебя оставляю в замке доделывать типографию. Кстати, подумай на досуге над вопросом, как не только с деревянной основы, но и с плоского гравированного камня печатать картинки.

Вовремя я вспомнил, как граф Алексей Игнатьев в мемуарах описывал, что топографические карты они в штабе Куропаткина печатали именно литографическим способом. Черно-белые. А потом офицеры сами «поднимали» их цветными карандашами. Еще в семидесятые годы прошлого века наборы таких карандашей свободно продавались на каждом углу, назывались «Тактика».

Если найдет шут способ литографской печати, то придется мне изобретать цветные карандаши. А до того — нивелир с рейкой.

Как же тут трудно-то, господи: чего ни хватись, ничего нету.

Легиста по его просьбе я отпустил в Байонну подчищать хвосты наших последних деяний, которые — я до сих пор так считаю, по большому счету были аферой и экспромтом.

Но ведь получилось же!

Дал я маэстро Капулетти задание собрать команду грамотных юристов под его началом, потому как впереди работы по его специальности — прорва. Основная задача будет у них дырки искать в местных законодательствах, чтобы вчерашняя афера могла быть поставлена на поток. И подготовка прокуроров на местах — ока государева, также на нем.

— Конкретно для начала я хочу сюзеренитет над Даксом, маэстро. Следующий объект — Бордо. Готовьтесь заранее. Все значимые города должны быть окучены байоннским правом.

— Сир, думаю, они к этому сами будут стремиться через некоторое время. Год-два — и они поймут все выгоды такого положения для самих себя, — поспешил заверить меня легист.

— Маэстро, у меня нет в запасе столько времени. Мирная пауза с франками продлится не больше года, если дядюшка Луи будет в добром здравии. Пожелаем ему болезни, чтобы война с Францией не началась, пока мы к ней не готовы. Но хуже франков — это свои рикос омбрес. Вот кого бы окоротить, не нарушая при этом фуэрос… Слишком много власти взяли они при моих предшественниках.

— Кроме фуэрос, сир, есть еще римское право, в распространении которого нам союзником сама церковь.

— Ваши слова, да богу в уши, маэстро. Возвращайтесь сюда. Шевальер Аиноа предупреждена и найдет вам и вашим помощникам место для работы и отдыха. Надо превратить орденскую сеньорию с городом в единый монолит. И с вас еще устав морской академии, чтобы она имела видимость автономии, а на самом деле зависела от командора ордена, но не явно. Пусть орден выглядит в глазах общественности как покровитель наук и искусств.

— Будет сделано, сир, — поклонился Капулетти, нисколько не возражая тому, что я его без зазрения совести вьючу и вьючу.

— И главное… — выдержал я паузу, — вы ко мне на службу идете? Или будете постоянно сторонним консультантом по разовым контрактам?

— Какую службу вы от меня хотите, сир? — склонился легист в поклоне.

— Быть моим советником по римскому праву и местным фуэрос. Скажу прямо — вы мне нужны.

Легист, чувствовалось, мучительно искал какие-то одному ему известные компромиссы. Я его понимаю: пока он мне ничего не должен, а вот я ему уже обязан. А на службе такое уже не считается. Поэтому я подтолкнул его мысли к правильному решению с другой стороны.

— Кроме высокого жалованья и хорошего дома в моей столице вы лично, маэстро, с тех денег, которые принесут мне Дакс и другие города за сенешальство и права сеньора при сохранении меня как верховного правителя и источника права, получите сотую долю.

Этот один процент со сделки и стал той последней соломинкой, которая ломает хребет верблюду — легист решился, опустился на колени и, воздев ко мне свои руки, довольно высокопарно присягнул: