Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов

Или, Николай Иванович свою нелюбовь ко мне сумел по наследству передать? И как Наташка работает в таком гадюшнике?

В разговор вмешался товарищ Каменев, председатель Моссовета.

– Григорий, – сказал Леонид Борисович, обращаясь к коллеге по имени. – Если мы отдадим Аксенова под суд, то кто деньги из банков вызволять станет? Ты, что ли? У Аксенова и ключи, и шифры, и хорошие отношения с Игнатьевым.

Я решил, что терять мне уже нечего, и решил пошутить. Надеясь, что голос не дрожит, сказал:

– Вывод напрашивается сам собой – как только я выведу деньги из французских банков, отдам их в распоряжении Совета народных комиссаров, то по возвращению домой меня тут же арестуют и отдадут под трибунал. К тому же, если я вас правильно понял, – посмотрел я на Троцкого, – Geld wächst nicht auf Kirschbäumen. – Обращаясь к присутствующим, уточнил. – Это я старую немецкую поговорку вспомнил, что деньги не растут на вишневых деревьях.

Члены Политбюро только запожимали плечами. Никто, даже Владимир Ильич, считавшийся германофилом, не мог сказать – есть ли у немцев подобная поговорка, или нет? А вот товарищ Троцкий все понял правильно.

Смущенно закашлявшись, Лев Давидович сказал:

– Владимир Иванович, товарищ Зиновьев несколько перегнул палку. Никто не собирается вас арестовывать, и уж тем более отдавать под трибунал. Все, что сказано, это всего лишь образ.

– Подождите-ка, Лев Давидович, – возмутился Зиновьев. – А кто только что говорил, что Аксенов изменник делу революции? Если он изменник и предатель, Аксенова следует отдать под ревтрибунал.

Неожиданно, Владимир Ильич сделал то, чего присутствующие меньше всего от него ожидали. Председатель Совнаркома стукнул по столу кулаком и рявкнул:

– Товаг’ищи, вы сейчас занимаетесь глупостями, обвиняя Аксенова в том, чего он не делал. Или вы плохо слушали, или не пожелали понять? Товаг’ищ Аксенов был вынужден пожертвовать малым, чтобы получить большее. Кстати, мы и сами иногда так поступали.

Оказывается, товарищ Ленин может быть и разгневанным? А в фильмах это не показывали. Или показывали, но не в тех, что мне довелось посмотреть.

От гневного голоса Председателя Совнаркома все члены Политбюро враз притихли. И, только Молотов, словно школьник вдруг поднял руку.

– Владимир Ильич, а можно задать вопрос товарищу Аксенову? – Дождавшись кивка Вождя, Вячеслав Михайлович спросил: – Владимир Иванович, как я понял, первоначально деньги числились за графом Игнатьевым, и он выводил их на ваши счета?

– Так точно, – согласился я.

– Тогда получается, что долги французскому банку отдавал Игнатьев, а не вы? Стало быть, товарищи Троцкий и Зиновьев ошибаются, обвиняя вас в измене революции?

Хм, а ведь Молотов-то, на самом деле, человек очень даже неглупый, если он оказался единственным человеком, понявшим самое очевидное.

– Да, долги банку отдавал Игнатьев, но коль скоро его здесь нет, то вся ответственность возлагается на меня. Тем более, что я даже не уверен, является ли генерал гражданином Советской России?

Действительно, является ли бывший генерал и бывший граф гражданином РСФСР, я не знал. Есть ли какие-то законодательные акты, устанавливающие связь государства и человека, ранее являющегося подданным Российской империи, но уже много лет пребывающего на чужой территории?

– Я считаю, что таварыщи Троцкий с Зиновьевым далжны извиниться перед таварищем Аксеновым, – жестко сказал Сталин. Переведя взгляд на меня, Иосиф Виссарионович сказал: – Владымир Иванович, я прошу меня извынить, если мой вопрос показался вам неуместным или обидным.

– Иосиф Виссарионович, ваш вопрос был по существу, никакой обиды здесь быть не может, – старательно помотал я головой.

– Владимир Иванович, если я вас обидел, прошу прощения, – нехотя сказал Троцкий, отводя глаза.

Я кивнул, давая понять, что извинение принято и инцидент исчерпан.

– А я не считаю нужным приносить извинения Аксенову, – усмехнулся Зиновьев. – В конце-концов, он сам виноват. Нужно было сразу сказать, что долги отдавал не он, а бывший царский генерал.

Не хочешь извиняться, так и хрен-то с тобой. Переживу. Улыбнувшись в ответ, я сказал:

– А я бы не и принял вашего извинения гражданин Зиновьев.

Не знаю, чем бы закончилась наша перепалка с Зиновьевым, но вмешался Владимир Ильич.

– Владимир Иванович, как пг’едседательствующий на Политбюро, я пг’иношу вам извинения от имени товарища Зиновьева.

После слов Ленина мне стало стыдно.

– Владимир Ильич, я тоже приношу вам свои извинения за то, что вел себя как капризный мальчишка.

Извинившись перед Лениным, я еще разок посмотрел на Зиновьева и вспомнил, что всесильного властителя Петрограда, «Григория Третьего», по вздорности и злопамятности считают даже покруче, нежели вместе взятых Троцкого и Каменева. Стало быть, я себе приобрел еще одного врага.

– Владимир Иванович, а вы подняли нужный и важный вопг’ос, – хмыкнул вдруг Ленин. – Насколько помню, в наг’комате юстиции готовится декг’ет о гражданстве. Нужно обдумать и внести в него положение о лицах, пг’ебывающих за границей.

– Владимир Иванович, уж коль скоро мы с вами простили друг друга, может быть, вам будет интересно одно выгодное дело? – заявил Троцкий, сделав самый невинный вид. – Мне привезли парочку американских газет. В одной из них размещено любопытное объявление о подписке на покупку очень выгодных акций Акционерного общества «Main road», в отделениях Нью-Йорка и Парижа. Вот я и подумал, что если у вас имеются свободные средства в парижском банке, то их можно очень выгодно вложить. Обещают, что через месяц стоимость акций вырастет чуть ли не в десять раз.

Main road… Где-то я уже слышал это название. Как там? Главная дорога?

Троцкий же, приняв мою задумчивость за интерес, продолжил:

– Есть англо-американское акционерное общество «Main road» с уставным капиталом в сто миллионов долларов, они собираются прокопать тоннель под Ла-Маншем. Дело действительно выгодное, об этом тоннеле уже лет сто талдычат.

Семенов, опять ты?! Ты же хотел по-тихому свалить? И когда же успел?

Глава третья. Французские духи

Я вышел из зала заседания, и на плохо гнувшихся ногах дошел до стула и плюхнулся. Глянув на недовольную физиономию товарища в очках, вспомнил, что до сих пор сжимаю в руке карандаш, который зачем-то взял с собой. Выложил карандаш на столешницу, кивнул