Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

лучше всего, как ни странно, получилось у Митяя. Он проявил удивительное терпение и чуткость. Его дыхание было ровным, руки — уверенными, а глаза следили за каждым изменением стеклянного пузыря с неослабевающим вниманием. Постепенно под его дыханием родилась изящная вазочка с тонким горлышком и расширяющимся книзу туловом — настолько красивая, что все ахнули от восхищения.

— Вот это да, Митяй! — похвалил я, рассматривая его творение. — Да ты прирождённый стеклодув!

Он зарделся от похвалы, но было видно, что он и сам доволен результатом.

— Егор Андреевич, а научите ещё? — спросил он, глядя на меня с надеждой. — Я хочу ещё такие штуки делать, только лучше!

Семён переглянулся со мной и кивнул:

— А что, пускай учится. Рука у него лёгкая, глаз верный. Может, и впрямь мастером станет.

Так Митяю и доверили в дальнейшем процедуру выдувания разных форм. Я показал ему несколько приёмов, которые помнил когда смотрел канал дискавери — как вращать трубку, чтобы стекло распределялось равномерно, как регулировать силу выдоха, чтобы не порвать тонкие стенки, как использовать мокрое дерево для придания формы.

Митяй схватывал на лету. К вечеру он уже создал несколько вполне приличных изделий — два бокала на ножке, вазочку для цветов и даже подобие графина с носиком для разливания.

— Вот как получилось, — гордо заявил он, показывая графин. — Так же удобнее наливать будет.

Я одобрительно кивнул, отмечая практичность идеи. Это было ценное качество — не просто повторять увиденное, но и вносить свои улучшения.

К концу дня мастерская преобразилась — повсюду стояли различные стеклянные изделия, созданные нашими общими усилиями. Какие-то кривоватые, какие-то с пузырьками воздуха внутри, но все — уникальные, непохожие на штампованные формы, которые делались литьём.

— А знаешь, Семён, — сказал я, когда мы уже собирались расходиться, — ведь это может стать нашей особой фишкой. Бутылки — это хорошо, они нужны, их много требуется. Но такие вот штучные изделия, сделанные мастером… За них в городе действительно хорошие деньги дадут.

Семён задумчиво покрутил в руках один из бокалов, созданных Митяем:

— Это верно… Такого в наших краях никто не делает. Нигде не видал, чтоб стекло выдували, всё больше льют. А эти вещицы… — он поднял бокал, любуясь игрой света в стекле, — они ж как живые, каждая со своим характером.

— Вот-вот, — согласился я. — И заметь, для таких изделий стекла меньше нужно, а цена выше будет. Выгодное дело.

Когда я уходил из мастерской, на душе было легко и радостно. Мы освоили новую технику, которая могла принести пользу и доход. Но главное — я видел, как загорелись глаза у Митяя, как в них появился тот особый блеск, который бывает только у человека, нашедшего своё призвание.

А потом ещё через пару дней приехал Фома, весь довольный, и сиял, как начищенный самовар. Я был занят тем, что осматривал новые помосты между домами. Мужики славно потрудились — доски подогнали плотно, просмолили, чтоб дольше служили. Было видно, что работали с душой. Я проверял крепость, слегка притопывая ногой, когда услышал скрип колёс и лошадиное ржание. Обернувшись, увидел телегу Фомы, въезжающую в деревню.

Фома правил лошадьми сам, сидя на облучке с таким гордым видом, будто не телегу вёз, а как минимум царскую карету. За ним следовал ещё один воз, гружённый мешками и какими-то свёртками — видать, не с пустыми руками вернулся.

Завидев меня, Фома приосанился ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда. Телега остановилась неподалёку, подняв облачко пыли, которое медленно оседало в безветренном воздухе. Не успев даже спрыгнуть с телеги, Фома подался вперёд, окликнул меня:

— Егор Андреевич! С возвращеньицем меня!

Я подошёл ближе, с улыбкой глядя на этого обычно степенного, а сейчас похожего на возбуждённого мальчишку мужчину.

— С возвращением, Фома, — кивнул я. — Вижу, поездка удалась?

Фома наконец спрыгнул с телеги, отряхнул дорожную пыль с кафтана и, подбежав ко мне, энергично затряс протянутую руку.

— Удалась, Егор Андреевич, ещё как удалась! — Голос его звенел от возбуждения, а глаза сверкали. — Такое было! Такое!

К тому времени к нам подтянулись и другие жители Уваровки — новости в деревне разносились быстро, а возвращение Фомы с торговой поездки ждали все. Захар подошёл, степенно поздоровался, Митяй прибежал и как всегда, вертелся рядом, жадно ловя каждое слово, бабы перешёптывались, дети с любопытством пытались разглядеть привезённые товары.

Поздоровавшись, Фома начал докладывать, захлёбываясь от восторга и размахивая руками:

— Бутылки… чуть с руками не оторвали! — выпалил он, едва переводя дыхание. — Как горячие пирожки разошлись! Только выставил ящики, а там уже очередь выстроилась!

Я усмехнулся, видя такой энтузиазм. Фома был прирождённым торговцем — ему бы на ярмарках зазывалой работать.

— Один купец, — продолжал Фома, обращаясь уже не только ко мне, но и ко всем собравшимся, — хотел скупить все сходу по двадцать одному рублю! Всё, что было, забрать хотел!

— И что ж ты? — спросил Захар, скептически приподняв бровь.

Фома хитро прищурился:

— А я устроил аукцион!

— Это как? — заинтересовался Митяй, протискиваясь ближе.

— А так! — с гордостью ответил Фома. — Объявил, что, мол, товар редкий, диковинный, кто больше даст, тот и возьмёт. И пошло-поехало! Один даёт двадцать один рубль, другой — двадцать два, а третий и вовсе двадцать три предложил!

Вокруг послышались одобрительные возгласы и присвисты. Для крестьян такие деньги были немалыми.

— И в итоге большие бутылки удалось продать по двадцать три рубля, — с гордостью завершил Фома. — Но!

Он поднял палец вверх, делая драматическую паузу.

— Но Игорь Савельевич после аукциона отвёл меня в сторонку и просил в будущем все бутылки отдавать ему по двадцать одному рублю, а дальше он уже будет сам думать, с кем торговлю вести. Если получится продать выгоднее, обещался поделить доход пополам — всё, что свыше двадцать одного рубля.

Фома вопросительно посмотрел на меня:

— Я так и сделал, согласился. Правильно поступил?

— Ну и отлично, — кивнул я, одобряя его решение. — Игорь Савельевич — человек надёжный, с ним можно дело иметь. А двадцать один рубль за бутылку — цена хорошая.

Фома, услышав похвалу, просиял ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда.

— А мелкие, — продолжил он, понизив голос до заговорщического шёпота, — ой, за мелкие, Егор Андреевич, там чуть драка не была!

— Да