Рандом (СИ) - Ирина Е. Булгакова

я забыла как думать, как просить, как дышать. Я слушала стук сердца да шаркающий «шлеп-шлеп», звук, прилепившейся к шагам живого мертвеца.

«Ты уж определись – все-таки живого или мертвеца», - язвительная мысль вернула меня к жизни, потому что подспудно я узнала его. Хоть и не видела пять лет. Ходячий скелет: выпирающие ключицы, ребра на пересчет, тоненькие палочки ручек-ножек. Голый. Я отвернулась. Он так и продолжал обливаться холодной водой по утрам. Что и поддерживало в нем… Жизнь? Отец шел ко мне, с мокрых волос капало. Мне пришлось посторониться, чтобы дать ему возможность открыть дверь в спальню.

- Вставай, соня, - скрипнул он в задверную вонь. – Пора вставать.

Он вошел туда. Я слышала какие-то слова, возню. Потом отец появился. Уже в красных шортах, которые тут же свалились ему на бедра. Собравшись с мыслями, я вошла следом за ним на кухню, уселась на угловой диван, облокотилась на стол, подперев щеку рукой. Я смотрела, как хлопочет отец, как наливает в чайник воду из-под крана, как терпеливо ждет, пока она «закипит», как наливает ее, типа, горячую в чашку. Словом, выполняет действия, давно уже направленные не на то, чтобы поддержать жизнь, скорее, чтобы ненадолго отсрочить смерть.

Я дождалась, пока он сядет напротив со своим как бы чаем, чтобы сказать:

- Здравствуй, отец.

Он не ответил. Прихлебывал себе, отдуваясь, холодную воду и улыбался. Сомневаюсь, что выражение его лица осталось бы прежним, стоило ему увидеть меня по-настоящему. Когда я родилась, ему исполнилось двадцать семь. Значит, сейчас ему сорок три. Вполне даже симпотный мужчина – на фотках, развешанных над столом. Там был отец, пассия, Антошка, даже была мама. Меня там не было. И быть не могло. Они с пассией так и не завели нового ребенка. Мне казалось, я знала причину. В семь-восемь моих лет отец мог объяснить игрой те странные отношения, что возникли между нами. Сейчас он не смог бы ответить на прямо поставленный вопрос.

- Как живешь… вообще? – спросила я, чтобы разбить хрупкую тишину.

Отец улыбался и молчал, только еще начал притоптывать и покачивать головой в такт неслышимой музыки.

- Я не хочу называть это нехорошими словами. Педофилией, например, - впервые за все время я произнесла вслух страшное слово. – Но ты точно знаешь, что это так. Я всегда знала, из-за чего вы с мамой развелись. Ты боялся, что я все ей расскажу. Боялся, что не сможешь уверенно солгать, если она задаст тебе вопрос. Успокойся. Она умерла, так ничего и не узнав. Ты, может, знаешь, что у нее так и не было мужчины после тебя. Она тебя любила. А может, - я подалась вперед, - надо было все ей рассказать и разрушить, наконец, иллюзию? Может, тогда она махнула бы на тебя рукой и решилась бы на новые отношения?

- Наконец-то, - отец улыбнулся еще шире и потянулся ко мне через стол длинными костлявыми пальцами. От неожиданности я отпрянула. – Соня-засоня.

Я окаменела. Так же он называл и меня, когда приходил будить по утрам. И гладил, гладил – вот этими самыми костями, болтающимися на тонких, лишенных мышц руках.

Слезы катились по моим щекам. Раз проторив дорожку после смерти мамы, они уже не стеснялись. А если бы вернуть тот кошмар, но в придачу с живой мамой и Антошкой?

- Я согласилась бы, - выдохнула я, шмыгнув носом. – Слышишь, отец?

Он мучился от того, что происходило между нами. Я знаю, сколько сил от него требовалось, чтобы поддерживать при всех обычные отношения отца с дочерью. Лишь глаза – они выдавали его. Он никогда не смотрел мне прямо в глаза. А я оказалась честнее. Мамина фраза «поцелуй папу» вызывала во мне дрожь. Со временем все стали считать холодность частью моего характера. А я, чтобы поддержать имидж, стала без особой теплоты относиться и к ней. И к Антошке.

- Кто ж спорит? Ты права, - отец подмигнул мне. Или той, что мирно разлагалась в спальне и была однозначно права. Лучше уж так, чем изо дня в день шататься по квартире. И спать, обнимая труп.

- Я прощаю тебя, отец, - хотела торжественно, но вместо этого скомкано произнесла я.

И вдруг – на целый долгий миг мне показалось, что он сейчас встрепенется, посмотрит мне в глаза и скажет: «Владислава, ты?».

Чуда не произошло. В очередной раз. Все чудеса, пусть и со знаком минус, уже случились. Вот о чем думала я, спускаясь по лестнице. Мои мысли застряли в голове, пока я шла по снегу, пытаясь попасть в собственные следы.

Но мой маршрут закончился раньше.

- Стоять, - услышала я за спиной негромкий окрик. И еще. Звук передергиваемого затвора. И мои мысли, докрутив очередной виток, выдали практически слышимый голос: «Ну вот и все, Ладушка. Допрыгалась».

- Молодец, - похвалили меня. – Теперь поднимай руки и медленно поворачивайся.

Я так и сделала. Почти. Медленно и еще медленней я поворачивалась, ясно представляя, что мне предстоит знакомство с неуловимым киллером.

Правда, недолгое.

И перед смертью.

Глава 8. Сусанин

Сусанин

Я знаю, на что повелся. Да. Но обо всем по порядку.

Естественно, наша звезда умудрилась испортить нам праздник. Я имею в виду ее день рождения. Мне нафиг сдалась роль шоумена, профессионального устроителя сюрпризов, но, на мой взгляд, получилось бы вполне сносно. Чем можно обрадовать или хотя бы удивить человека, у которого все есть? Да любого из нас! Влада не Алиска, ее шубами не закидаешь. Ну, ввалились бы всей компанией в опочивальню нашей снежной принцессы с цветами – выросла какая-то яркая хрень у Кира в горшке, запустили бы шарики, отведали бы тортик, который своими руками испекла Алиска. Исключая меня, конечно – экспериментировать на себе я не собирался. Тортик на вид выглядел несъедобным, и я сильно сомневался, что он способен в полной мере раскрыться в моем желудке.

Праздничный денек не задался с самого начала. Я проснулся под острожный стук в дверь и снова вспомнил, что живу не один.

- Ма-акс, спишь?

Глупее ничего спросить было нельзя, но на утренний сарказм у меня не хватило сил, поэтому я ответил:

- Заходи, Кир.

Парень боком втянулся ко мне в комнату. Мне кажется, ему понравилось болеть. Раны затянулись на удивление хорошо, оставив два рубца –