Тверской Баскак - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Лицо закутано в платок по самые глаза, но колючий ветер все едино пробирает. Пригибаюсь к конской гриве, стараясь защититься от снежных зарядов.

Шмяк, шмяк, шмяк! Мягко шмякают копыта по снежному насту, успокаивая и настраивая на размышление.

«Это хорошо, что князь считает, что у него большой запас времени. — Замерзшие губы растягиваются в усмешке. — Не так сильно будет торопиться».

Впереди слева уже виден холм и высокая крыша Старицкой колокольни, и Калида, придержав коня, сворачивает с дороги. Весь наш маленький отряд вслед за ним сходит на узкую совсем недавно протоптанную тропу. Вдали, между деревьями, просматриваются шалаши и коновязи лесного лагеря. Остро пахнет дымом и готовящейся пищей.

Я вновь улыбаюсь и мое хорошее настроение обусловлено именно тем, что я вижу. Эти костры, шалаши и снующие люди говорят мне, что я молодец и все просчитал верно. Да, веря в удачу и правильный расчет, я подготовился. Два десятка стрелков выдвинулись из Твери сразу же вслед за мной, и вот сейчас они здесь. От Ржева до городища Старица около пятидесяти верст — это почти полтора дня пути, на которые дружина Александра пока нас обгоняет. Вроде бы много, но это только на первый взгляд. Ныне не двадцать первый век и прямой дороги на Вязьму попросту нет. Князю тоже придется сначала двигаться к Волоколамску и лишь затем сворачивать на юго-запад к Вязьме. Мы же двинем прямиком через леса и замерзшие болота. По крайней мере, такой план.

Подбежавший боец берет мою кобылу под уздцы, и я спрыгиваю на землю. Пока разминаю затекшие ноги, подскакивает командир взвода.

— Мой господин, как вы и приказывали, взвод прибыл сюда вчера вечером и…

Я машу рукой, мол достаточно, и поднимаю взгляд на совсем еще молодого парня. Это Ратиша Ёрш, старший сын вдовы Рядович из Коломны. Отца убили татары при взятии города, а его с матерью, младшими братом и сестренкой угнали в полон. Ему лишь шестнадцать лет, но в этом времени это уже полноценный мужик, хоть еще по-юношески угловатый и щуплый. Первоначально я его взял лишь потому, что вдове явно было не прокормить троих, но не прошло и двух месяцев, как Калида назначил его сначала командиром отделения, а потом и всего взвода. Невысокий, худущий, он, вопреки своему внешнему виду, обладал потрясающей физической силой и совершенно несгибаемым упорством в достижении цели. Его авторитет во взводе уступал разве что авторитету Куранбасы или самого Калиды.

— Ну что, Ерш, — не упускаю возможности показать, что я знаю каждого из них в лицо, — во взводе все в порядке? Добрались без потерь?

— Да, господин! — Вытягивается во фрунт парень, и я, подбодрив его улыбкой, произношу почти по-отцовски.

— Тогда командуй построение! Выступаем немедля!

Ерш метнулся к шалашам крича на ходу.

— Взвоодь стройся!

Невольно улыбнувшись тому, что новое слово все еще парню не дается, я подхожу к Калиде.

— Хороший малец!

Хваля воспитанника, пытаюсь задобрить своего главного советника, но тот неумолим и одаривает меня хмурым взглядом.

— Может все-таки передумаешь, и я с тобой пойду?!

Отрицательно машу головой.

— Нет! Возвращайся в Тверь и делай все как решили. Организовывай оборону наших поселений. Если новгородцы не послушают своего князя, то они не должны взять ни рудника в Медном, ни тем более нашего острога в Заволжье.

Он все еще хмурится, и я успокаиваю его как могу.

— Да не волнуйся ты! Ничего со мной не случится! Поверь, литовцев в Смоленске мало и выбьют их оттуда легко, так что мне ничего не грозит.

В это я и сам хочу верить. Ведь не зря я когда-то читал биографии Ярослава и Александра в исторической монографии уж не помню кого. А как там будет в реальности — это одному богу известно.

Калида все и сам понимает, оставлять землю без присмотра в такое время нельзя, но все же недовольно ворчит.

— Так Куранбасу бы и отправил…

Не реагирую на его ворчание и делаю вид, что ничего крамольного не услышал. Где-то за спиной вдруг раздается возмущенный крик, и я с облегчением поворачиваюсь туда. Это как раз и бузит тот, кого только что поминал Калида.

Взвод строится в две шеренги. У каждого бойца за плечами вещмешок, арбалет в кожаном чехле. На поясе полуметровый тесак, а в руках лыжи и палки. Именно из-за них-то и орет половец.

— Ты зачем мне эти доски суешь?! — Ругается он на бойца, что пытается передать ему инвентарь. — Степной батыр на досках не ходит, он на коне скачет, как ветер!

Под градом этих упреков стрелок весь сжался и не знает, куда деться. Пожалев его, я прихожу ему на помощь.

— Ты чего разорался-то, степной батыр! — Не могу удержаться от улыбки. — Тут тебе не степь, тут вон лес кругом, да снега. Так что бери лыжи и вперед, на коня ты еще не скоро сядешь!

Со мной половец не спорит, а, бормоча что-то про себя, вырывает лыжи из рук бойца и идет в голову колонны.

То, что так не понравилось моему степному другу, и есть моя главная надежда на победу в споре с Алесандром. Я собираюсь дойти до Вязьмы на лыжах напрямик через лес. Маршрут примерно подобран, сначала двинемся на Зубцов, придерживаясь русла Волги, а затем, ориентируясь рекой Вазузой, почти до самой Вязьмы.

Это около ста семидесяти километров. Если сильно не блуждать, то можно одолеть за четыре дня, а Александру по дороге идти минимум неделю, так что шансы на победу у нас хорошие. Тут главное слово, не блуждать, поэтому я подстраховался и попросил Луготу найти проводника. Тот просьбу мою выполнил, но на всякий случай, в моем вещмешке лежит упакованный в деревянный ящичек простейший магнитный компас.

Я все-таки не зря краеведение преподавал и во всяких слетах участвовал. Карта центральной России стоит у меня в памяти и курс отсюда на Вязьму практически строго на юго-запад.

Глава 14

В лучах заходящего солнца смотрю на стены Смоленска. Это, конечно, не та картинка, которая возникает у россиянина двадцать первого века при слове Смоленск. Никаких тебе каменных стен, золотых луковок соборов и прочего благолепия. Деревянный частокол, редкие башни и одинокий шпиль колокольни, торчащий над стенами. Других крыш отсюда с подножия холма не видно.

Здесь расположился лагерь Великого князя Владимирского. Как я и предполагал, войск у него немного, даже меньше, чем по моим расчетам. Три сотни всадников Ярослава и около двухсот у его сына. У пострадавшего князя Всеволода, ради которого весь этот сыр бор и затеян, всего человек тридцать.