Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

воду кровью. Пулемёты Caproni, гремя, били по бегущим, пули, свистя, находили цели: женщина, лет 30, с младенцем на руках, упала, её плечо, пробитое пулей, кровоточило, а ребёнок, крича, остался лежать в пыли. Старейшина, бросившись к ней, уронил посох, но четвёртая бомба, упавшая рядом, разорвала его тело. Крестьяне, в панике, бежали к реке или в поля, их фигуры мелькали среди зарослей, но пулемёты косили их, оставляя за собой тела — не меньше 65 мирных, включая женщин, детей и стариков, чьи жизни оборвались в пыли и огне.

Абиссинские воины, около 300 человек под командованием фитаурари, коренастого, с густой бородой, укрылись в горах, в пещерах, где скалы, серые, покрытые лишайником, давали им защиту. Их оружие — копья с деревянными рукоятями, трофейные винтовки Carcano и несколько старых револьверов — лежало у стен пещер. Фитаурари стоял у входа в пещеру, его глаза, полные гнева и слёз, смотрели на дым над деревней. Он думал: «Они жгут наши дома, убивают наших людей. Но мы заставим их заплатить за это кровью». Он сказал:

— Ждём ночи. Итальянцы расслабятся на заставе. Воины в белых туниках кивали, их руки, сжимавшие оружие, дрожали от ярости. Они знали, что деревня потеряла десятки жизней, а их семьи, возможно, тоже были среди мёртвых.

К вечеру, когда багровое солнце садилось за холмы, а длинные тени ложились на долину, фитаурари собрал отряд из 70 абиссинцев и 15 советских солдат. Советский командир, капитан, 35-ти лет, с короткими русыми волосами, стоял рядом с фитаурари. Он сказал:

— Мы атакуем заставу у перевала Селла. Уничтожаем пулемёты, берём пленных, по возможности. Главное не дать им перегруппироваться. Фитаурари, чья борода качнулась, кивнул, его глаза, горящие решимостью, встретились с взглядом капитана. Он сказал:

— Мои люди готовы. За каждого убитого в деревне мы убьем десять их солдат.

Итальянская застава у перевала Селла состояла из пяти блиндажей, окружённых колючей проволокой, и двух наблюдательных вышек, чьи тени падали на песок. Тридцать пять итальянских солдат, в серых мундирах, с винтовками Carcano, сидели у костров, их лица, усталые, блестели от пота. Командир заставы, капитан, с седыми висками и строгим лицом, стоял у вышки, его бинокль был направлен на горы. Он думал: «Эти абиссинцы — дикари, но хитрые. Надо держать ухо востро». Его голос отдавал приказы:

— Усильте посты! Проверьте пулемёты! Ночью будьте особенно бдительны.

Солдаты, ворча, проверяли четыре пулемёта, их тяжёлые ленты лежали рядом.

В 23:00, под покровом темноты, отряд фитаурари и капитана двинулся по горным тропам, где острые камни резали босые ноги абиссинцев. Бледная луна едва освещала скалы. Капитан, пригибаясь, шепнул:

— Твои люди идут слева, отвлекают. Мы с моими бьём справа, по пулемётам. Тишина до первого выстрела.

Фитаурари кивнул, его копьё блеснуло в темноте, а воины, разделившись на четыре группы, поползли к заставе.

Атака началась с внезапного крика — абиссинцы, выскочив из темноты, метнули копья, четыре часовых у проволоки упали, их короткие крики оборвались. Итальянцы, в панике, открыли огонь, пулемёты, гремя, били в ночь, их пули, свистели и крошили камни. Абиссинцы, укрываясь за валунами, стреляли из винтовок: один солдат, молодой, лет 20-ти, упал, его пробитая грудь кровоточила, а винтовка выпала из рук. Капитан, с пятью советскими солдатами, подполз к блиндажу, где стоял пулемёт. Его граната взорвалась у основания, разорвав пулемётчика, чьи хриплые крики смешались с грохотом. Второй пулемёт, стреляя, бил по камням, но абиссинец, юный, 18-ти лет, с копьём в руке, бросился вперёд, его копьё пронзило стрелка и тот рухнул, забрызгав землю кровью.

Итальянцы, теряя людей, пытались отбиться, их винтовки, стреляя, освещали ночь вспышками. Командир заставы, крича: «Держать позиции! Не отступать!», получил пулю в ногу. Он упал, его лицо, искажённое болью, уткнулось в землю. Абиссинцы, воодушевлённые, ворвались на заставу, их копья и винтовки добивали солдат, чьи крики, полные ужаса, раздавались в ночи. Третий и четвёртый пулемёты, гремя, били по нападавшим, но капитан, бросив ещё две гранаты, уничтожил их, осколки, разорвали стрелков и трёх солдат рядом. За 30 минут бой закончился: 30 итальянцев были убиты, их изуродованные тела лежали среди блиндажей, а кровь питала землю. Абиссинцы потеряли одного воина, чья грудь была пробита пулей, и одного советского солдата, чья рука, оторванная взрывом, осталась лежать в пыли. Командир заставы, раненый, был связан верёвками, его глаза, полные страха и ненависти, смотрели на фитаурари. Теперь его судьба была в чужих руках.

Одновременно, в семи километрах от заставы, у итальянского аэродрома близ Асмэры, советская диверсионная группа из четырёх агентов готовила операцию. Командир группы, лейтенант, 28-ми лет, с короткой бородой и шрамом на лбу, лежал в зарослях акаций, его бинокль был направлен на аэродром, где стояли три Caproni Ca.133, их серые крылья блестели под луной. Рядом лежали сержант, радистка чьи светлые волосы были спрятаны под платком, и снайпер с винтовкой Мосина. Лейтенант, сжимая карту, шепнул:

— Три самолёта, охрана — десять человек. Подрываем и уходим через овраг.

Он думал: «Если нас заметят, мы не выберемся». Сержант, проверяя динамитные шашки, кивнул, его пальцы сжимали фитили. Радистка, с пистолетом ТТ, следила за часовыми. Снайпер, прицелившись, шепнул: «Я беру двоих, если начнётся».

Аэродром, окружённый колючей проволокой, был освещён фонарями. Десять итальянских часовых, в мундирах, с винтовками, ходили по периметру, их ленивые шаги поднимали пыль. Лейтенант, сержант, радистка и снайпер, ползя, приблизились к проволоке, разрезав ее ножами. Сержант, с четырьмя динамитными шашками, привязанными к поясу, пополз к первому самолёту, его движения были бесшумными. Он думал: «Одна ошибка — и нас разорвёт». Радистка, прикрывая его, сжимала пистолет. Лейтенант, у второго самолёта, закрепил шашку под крылом, его ловкие пальцы работали очень быстро. Снайпер, лежа в зарослях, держал на прицеле часового у третьего самолёта.

Внезапно часовой, молодой солдат, лет 20-ти, заметил движение, его резкий крик разорвал ночь: «Кто там? Тревога!» Он вскинул винтовку, но снайпер, выстрелив, попал ему в грудь, и он рухнул. Остальные часовые, услышав выстрел, открыли огонь. Пули, свистя, били по зарослям. Лейтенант, поджигая фитиль, крикнул: «Зажигай! Бегом!» Сержант, поджигая свою шашку, бросился к оврагу. Радистка, стреляя из пистолета, попала в ещё одного часового, его крик оборвался. Два взрыва, оглушительных, разорвали ночь, два самолёта, охваченные огнём, взлетели в воздух обломками, их горящие крылья падали в песок, а густой дым застилал аэродром. Третий самолёт, повреждённый осколками, остался стоять, его крыло, пробитое, дымилось.

Часовые, в панике, стреляли в темноту, но диверсанты, укрывшись в овраге, исчезли, их фигуры