Трудовые будни барышни-попаданки 5 - Ива Лебедева

них пролилось милостей — не мне рассказывать. Дочь Владимира Орлова Екатерина вышла за бригадира конной лейб-гвардии Новосильцева — тоже ордена некуда вешать, денег куры не клюют. Единственный сын Володя — красавец, фехтовальщик, флигель-адъютант. И тут невеста — Екатерина Пахомовна. Позор на род Орловых! Не нужна мне знать с таким отчеством, настоящую знать найдем!

Вообще-то, конечно, наглость. Особенно если вспомнить, что отец братьев-фаворитов, Григорий, тоже дослужился до генерал-майора, как и Пахом Чернов. Кто бы мог подумать: не всякий генерал в тогдашней России — аристократ.

Владимир невесте не отказывал, с мамой не спорил, просто тянул со свадьбой, пока это не стало неприличным, ну и до Черновых дошли слухи насчет «Пахомовны». И завертелось. Брат Константин Чернов послал вызов на дуэль. На первом этапе предотвратили — Владимир сказал, что от свадьбы не отрекается. Но дату не называет.

Все еще могло бы обойтись: Черновы — остыть, мамочка Новосильцева — образумиться, не рисковать сыном. Но тут пошли внешние факторы. Например, поэт-декабрист Рылеев. Стал Чернова, тоже члена тайного общества, подначивать. Тот предупредил жениха: пока нет даты свадьбы, к сестре не подходи.

Подошел. Перчатка, вызов, дуэль на самых страшных условиях: восемь шагов, два выстрела, два неизлечимых ранения. Чванливая дура, погубившая единственного сына, — в монашки. И демонстрация-похороны. Я даже строчку-слоган запомнила: «Клянемся честью и Черновым». Надо было убить двух мальчишек, чтоб одним клясться.

Самое печальное, что все они еще живы, а что делать-то? Сошлись принцип на принцип: «не возьмет сын незнатную» с одной стороны — «отомстим напыщенным аристократам» с другой. Людей, искрящихся ненавистью, не переубедить. И с Новосильцевой дохлый номер. Она на балах и раутах глядела на нас как на пустое пространство, спасибо, не врезалась. Мы для нее — не Орловы.

Как говорила моя мама, всех котят домой не заберешь. Все равно обидно и печально.

* * *

Что же касается властей, считалось, что мы живем под надзором. Раз в неделю приезжал капитан-исправник и беседовал с Мишей о службе. Пока под воздействием напитков не терял вертикальное состояние, после чего отбывал на тройке, нагруженной гостинцами.

Еще в середине июля прибыл чиновник из МВД — опросить супруга. Опрашивал неделю, округлил брюшко, уезжал полный почтения и любви к нам, хотя и не без сожаления.

Благодаря ему я прояснила наш статус: проживание в поместье с правом посещать все населенные пункты империи, кроме двух столиц — Москвы и Санкт-Петербурга.

Насчет почты никаких ограничений. Поэтому я управляла своей торгово-производственной империей из поместья: читала отчеты, подписывала договоры, отдавала приказы, иногда посылала эмиссаров.

Из Питера приходили преимущественно успокоительные новости: Алексей справлялся и с продажами, и с производством, и с отгрузкой экспортных товаров, прибывавших речным путем. Произошла только одна неприятность — недоброжелатели добрались до Чумного острова и через канцелярию генерал-губернатора подали запрос: почему вместо коммерческих складов на островке больница? Спасибо Алеше: проявил инициативу — переправил в Новую Славянку и больных, и лабораторное оборудование. От этого горя доктор Пичугин чуть не запил опять, но Алексей, ощущавший себя диктатором, ему не позволил. Мол, в запой уйти можно только с персонального разрешения Эммы Марковны.

Разрешения я, конечно, не дала. Обещала разрулить историю, когда появлюсь в Питере, но вот когда…

Хоть я и пользовалась правом на путешествия, но не ездила дальше Нижнего Новгорода. Да еще в третий раз, уже в сентябре, совершила одну дальнюю поездку, чтобы повстречаться с очень интересным современником.

Глава 44

Все эти годы на досуге я не раз размышляла: правильно ли я распоряжаюсь своим временем? Ведь я совпала со многими интересными людьми. Некоторым потомки воздвигнут монументы, а кое-кто признан гением при жизни.

Например, я не застала в Питере солнце нашей поэзии, его отправили служить и вдохновляться на юг, а оттуда — в Михайловское, в безвыездную ссылку. Вспомнила реальную историю: там ему и быть, пока, уже после Сенатской, Николай Палыч не пригласит его в Москву по окончании коронации.

Тогда и не буду навязываться. Еще услышит бубенцы моей тройки, подумает, что это пожаловал «мой первый друг, мой друг бесценный», а явится незнакомая дама, ради светской беседы и никак не пригодная для строчки в донжуанском списке.

Кто же еще доступен из великих? Байрон, увы, помер в прошлом году. Жив Бетховен, правда, пребывает в недуге, максимально неподходящем для музыканта, — глухоте. Надо бы в этой отрасли медицины продвинуться… боюсь, не успею помочь.

Жив-здоров Россини, недавно был в Питере, не совпали. Я покопалась в памяти, вспомнила, что жить ему еще лет сорок с лишком, так что встретимся. А еще вспомнила, что публика приняла «Вильгельма Телля» не с тем восторгом, что маэстро ожидал, и тот забросил оперы. Что за глупость: бодрячки из этого произведения даже у меня в памяти. Заказать что-нибудь на пушкинский сюжет, чтобы и сам оживился, и Александр Сергеич обрадовался? Но точно не сейчас.

Вполне здрав Гете. По отзывам — старичок весьма бодрый, с ним вполне возможно поболтать о прогрессе и даже не шутить: «Не спрашивайте, кому я продала душу за свои изобретения».

Кстати, насчет изобретений. Кулибина застала, правда старцем за восемьдесят, уже не способным на креатив, разве что оценить чужие инновации. Когда я узнала о его кончине, успела передать деньги на похороны и пристойный памятник. За дополнительное вспоможение приобрела весь архив, все модели и передала супругу. Плюс, благодаря Кулибину, вышла на художника-механика Алексея Гладкого — вполне еще здравого и деятельного. Спонсировала его работы по улучшению прядильных машин. Помогла сделать то, на что отечественные новаторы обычно забивают болт: оформила четыре патента.

Сейчас, в нижегородской ссылке, я могла только размышлять о великих современниках — ехать куда-то далеко пока нет возможности. Не могу и не хочу хоть на три-четыре дня остаться без новостей. Особенно сейчас, под середину сентября. Когда никто в России, кроме меня и Миши, не знает, какой драматичной будет наступившая осень и к какой трагедии она станет прологом.

Но вспомнила, что один знаменитый современник живет не так и далеко. И в хорошем экипаже доберусь до него за пару дней.

Еще год назад я не планировала эту встречу. Но очень уж тяжко на душе стало от встречи с Фотием, экспертом по медицинским инновациям и раздатчиком частных анафем.

Мне сообщили, что инцидент в Аничковом дворце впечатлил модного архимандрита и тот неофициально объявил меня вторым врагом (врагиней или вражкой) истинной веры и государства Российского после поверженного князя Голицына. Выступил