Прыжок "Лисицы" - Greko

Тамару и Бахадура занесли на руках, — и погрузку нашей поклажи, включая седла и попоны, и выбор охотников для переправы лошадей.

— Вы уж не забудьте, Вашбродь, про свое обещание! А еще того краше, попросите у офицеров меня в ваш конвой до Бамбор. Уж больно охота тамошнего чихиря отведать! Меня Щетиною кличут! — кричал нам на прощание урядник.

Для переправы использовался якорный канат, натянутый через реку под острым углом. С нужного нам берега баркас летел со скоростью стрелы. Нам же предстояло куда более суровое испытание. Более ста солдат боролось с рекой, вытягивая на блоке наш баркас. Переправа заняла более часа, хотя сама река в этом месте не превышала и ста метров. Вода ударяла в нос суденышка с такой силой, что казалось, оно вот-вот развалится. На наше счастье нам не попались несущиеся навстречу вывороченные деревья. И баркас не перевернулся, как нередко случалось.

Сойдя на берег, мы оказались внутри бастионированного треугольника для двух орудий, прикрывавшего палатки бзыбского отряда. Служба здесь была не сахар. Особенно в половодье.

— Ровно два года назад, — пожаловался мне обер-офицер, проверявший мои документы, — река разлилась и полностью смыла все укрепление. Пришлось его переносить дальше от берега. Ночью проснулись по колено в воде. Провиант весь погиб. И личных вещей многих недосчитались.

Изучив письмо Фонтона, он преисполнился ко мне уважением. Видимо, серьезным аусвайсом снабдил меня Феликс Петрович. Наш бандитский вид офицера нисколько не смущал. И не такого на абхазо-черкесской границе навидались!

Он приказал организовать нам самовар и скромное солдатское угощение. Я, в свою очередь, предложил к общему столу часть наших запасов, бесцеремонно реквизированных в разоренном имении братьев Фабуа. Приварок к бедному довольствию офицерского состава оказался настолько впечатляющим, что к нам присоединились все свободные от дежурства отцы-командиры.

Расспрашивать меня они постеснялись, сразу назначив в своих мыслях важным чином из разведки. Единственное, что путало им всю картину, — это мое незнание французского. Мое предложение разговаривать по-английски лишь добавило новых штрихов к таинственному образу. Слухи про английских шпионов на том берегу ходили уже не один год.

Не меньшее воодушевление у офицеров вызвало явление царицы Тамары. Женщина! Дворянка! Как тут ни распушить перья! Пришлось пару раз скрипнуть зубами и призвать Бахадура, чтобы офицеры поумерили пыл.

Постарался перевести их внимание на обсуждение общей обстановки в Абхазии и роли их командира, генерал-майора Андрея Григорьевича Пацовского. Это я удачно придумал! Полковой патриотизм на Кавказе поражал воображение новичка. Егеря 44-го полка оказались не менее экспрессивны в своих восторгах, чем мои греки из Балаклавы.

— Вы не понимаете! — горячились офицеры. — Наш командир — глыба! Никто не добился столь впечатляющих успехов! Никто! Он одним устройством пилорамы совершенно перевернул отношение к нам абхазов!

— Пилорамы?

— Да! Лесопилку по его указанию один француз поставил на речке — и теперь все абхазы относятся к нему как к важнейшему после владетеля человеку в Абхазии. Ездят и торговать, и советоваться по любому пустяшному делу. А он никому не отказывает. И сам владетель к нему расположен.

— Князь Михаил?

— Именно! Он ведь еще и полковник русской службы. У нас он частый гость. Прибывает, чтобы правый берег стеречь от набегов убыхов. Правда, не любит он это дело. Говорит, что абхазам претит бесцельное ожидание. Им дай конкретную цель — горы свернут. А стоять, как мы, в карауле в сырых шалашах — не княжье, мол, дело!

— Имеет ли генерал влияние на князя? — спросил я с дальним прицелом. Мне еще предстояло распутать историю со сватовством Тамары.

— Еще какое! Любит его князь, как отца родного!

— Безопасна ли дорога до Бамбор?

— В целом — более-менее. Местный князь Инал-ипа русских не любит. Не раз поднимал против нас своих людей. Но стремительное устройство крепостей и укреплений вдоль побережья укротило его нрав. Ныне смирился он с нашим присутствием. Но береженого Бог бережет. Дадим вам казачий конвой до Бамбор.

— Могу ли я просить урядника Щетину в сопровождение? Я ему обещал.

— Этого пьяницу? Воля ваша!

… Выехали утром, дождавшись, когда морской ветерок и солнце справятся с молочным туманом у реки. Отдохнувшие за ночь лошади весело бежали за передовым отрядом из двух казачков — молодых парней, упорно изображавших из себя бывалых ветеранов. Чудом не цеплялись своими пиками за ветки придорожных столетних буков. Урядник Щетина ехал рядом и донимал меня расспросами и дурацкими рассказами о местных нравах. Не прошло и получаса, как я пожалел, что отпросил его в конвой. Чувствовалась в нем какая-то гнильца, склонность к доносительству и лизоблюдству, смешанному с панибратством.

— Эх, хороша у вас лошадка, Вашбродь! — мои вчерашние посиделки с офицерами окончательно убедили урядника в его выводах о моем чине. — Сразу видна кабардинская порода. Я вас почему давеча князем окрестил? Мы так всех черкесов именуем, чтоб впросак не попасть. А уж на таком мерине, как у вас… Только князю и ехать! Где таким обзавелись?

— Где взял, там больше нету! — хмыкнул я, не зная, как отделаться от назойливости донца.

— А другие ваши лошадки, те явно абхазской породы. Наверное, у убыхов купили? Те любят лошадей с этого берега угонять.

— Боевой трофей! — пояснил я, напрягшись. Вопрос о происхождении нашего мини-табуна относился к числу тех, которые не хотелось бы заострять.

— То-то я гляжу, вы из серьезной переделки вынырнули. И папаха ваша, и рука вашего спутника…

— Бахадур! — окликнул я алжирца, ехавшего перед нами стремя в стремя с Тамарой. — Тут люди интересуются, где ты руку поломал?

Бахадур, как мог, поворотился в седле. Осклабился. От его улыбочки урядника перекосило. Минут на пять он заткнулся. Но не в его характере было воздержание. В том числе, от вопросов.

— Это вы по-татарски с ним? — снова начал свои приставания Щетина. — А я не умею. Только и знаю «бельмиорум»…

— А скажи-ка мне, мил человек, так ли хороши вина лехтинские? — перебил я Щетину, переводя разговор на родную его сердцу тему.

Урядник аж встрепенулся, огладил усы и залился соловьем. Достоинства местного чихиря, способы его производства, сорта винограда — обо всем этом он мог рассуждать часами.

Фонтан его красноречия был перекрыт грубо и неожиданно. Сперва мы услышали надвигающийся шум, который вскоре превратился в адскую какофонию из конского топота, свиста, хлопанья нагаек, гиканья и отрывистых криков. Я схватился за револьвер. Но урядник придержал мою руку.

— Скачка! — довольно крикнул он.

В ту же секунду на нас вылетела ватага наездников. Впереди скакала группа мальчишек лет двенадцати-четырнадцати, привстав в черкесских седлах. За ними неслись мужчины постарше, погоняя молодых наездников криками и щелканьем плетей. Это