Возвращение к истокам - Денис Старый

— Ты хочешь со мной пойти? — спросил я у женщины, которую, по всей видимости, мой реципиент искренне любил.

Она замялась. Она смотрела на того мужчину, который вышел против меня с деревянными вилами. Потом её налившиеся слезами глаза устремились в мою сторону. Если бы я однозначно понимал, что эта женщина мне нужна — вот так же, как понял это со своим сыном, — то, конечно, я бы сейчас взял её, хоть бы сгрузил на плечо, и поволок с собой. Не спрашивая разрешений у того мужчины, который её кормил, который не дал умереть ей и моему сыну…

И всё же мне следовало оставаться благодарным. Я от своих проблем сбежал, а этот мужчина, который сейчас с надеждой пожирал взглядом мать моего ребёнка, худо-бедно, но проблемы решал. И мой сын жив — и, как я вижу, ещё и упитанный малыш.

— Я буду настаивать лишь только на одном: мой сын будет всегда там, где буду я. А уже что касается тебя… — я посмотрел на Миру. — Может, действительно тебе будет легче и правильнее оставаться с этим мужем. Но ты всегда сможешь рассчитывать на мою поддержку. И никто не посмеет обидеть мать моего ребёнка. На том моё слово.

Мужик, стоявший рядом и готовый либо сорваться в безрассудную драку, либо расплакаться, воодушевился и с надеждой посмотрел на женщину. Она же смотрела на меня.

Может, у меня разыгралась фантазия, но мне показалось, что я сумел прочитать её посыл: «Я что, тебе не нужна?» — как будто именно эти слова произнесли глаза красивые, притягательные, но той женщины, рядом с которой у меня не сработал однозначный триггер: что это она, моя единственная. В прошлой жизни я может и не задумывался о таких моментах. Там можно расстаться, найти другую, там проще и вопросы отношений между мужчины и женщины мало влияют на выживаемость. Тут же ценой является жизнь.

И зачем тогда разрушать отношения, которые уже сложились? Для меня важнее всего становится именно сын. А если эта женщина хорошо за ним присматривает — пусть так оно и будет. Я не буду мешать её личной жизни. Но она будет рядом со мной всегда.

— Так тому и быть! — сказал я, не дождавшись окончательного, утвердительного ответа. — И пока мы всем своим будущим родом переселяемся к вам. Я беру вас под свою охрану и защиту. И, возможно, назову многих из вас — или даже всех — своими родичами в будущем.

— Но здесь я — старейший, — сказал муж моей женщины.

Какой-то сюрреализм, если не заморачиваться формулировками.

— Ты хочешь решить это поединком? — спросил я.

Тот впялил взгляд, но подошла к своему мужу Мира, положила ему руку на плечо и мужик сдулся, как тот шарик.

А я, как посмотрю, красавица любит доминировать в отношениях. Тогда мне точно не сюда.

— Кто скажет против моего решения? — выкрикнул я так, чтобы и те люди, что готовы были бежать прочь и располагались на окраине поселения, услышали.

Молчали. Сложно что-то говорить мне, обряженному в доспех, который никогда и не видели эти люди. Да еще и когда рядом со мной стояли еще три десятка воинов.

— Но иные рода не поддержат тебя, — вперед вышел однорукий старик, с культей по локоть там, где должна быть правая верхняя конечность. — Нас всех извергли и ты собираешься идти против решения родов? Тогда тебя не примут, с тобой не будут вести торговлю. Ты сам станешь извергом.

На некоторое время я задумался. А что, если это так и будет? Да нет же. Здравый смысл всегда, во все времена, играл наипервейшую роль. Он побеждал предрассудки и принципы. Если дружба со мной будет выгодной для других, то найдутся оправдания, чтобы дружить. Со мной придется торговать. У меня сила. Да, уже ушли более ста ратников, но ведь почти сто остались. Но не в этом даже дело.

— Мы уйдем отсюда. Вот дождемся, когда придут мои люди из родов и уйдем. Мне нужны люди, но рода не пойдут за мной. А вы пойдете. Рода не снимутся со своих мест. Вам же терять нечего. Уже все потеряли. Но вас же могут обижать и так будет. Вот соберете урожай, так придут и заберут у вас собранное. А со мной никто не посмеет это сделать, — говорил я.

Мужик слушал и кивал моим словам.

— Так и есть. Но мы для тебя кто? Рабы? — задавал вопросы однорукий.

А люди все больше подходили к центру поселения. Несмело, неуверенно, пряча немногочисленных детей за своими спинами, но подходили.

— Рабства в моем поселении не будет. Если только не злого врага поверстать в рабы. И то не на жизнь его, а на закуп, пока не решу, что выплатил он виру своим трудом, — говорил я.

— Баешь ты сладко, что тот мед на губах. Но клянешься ли ты перед богом Сварогом и перед своим, воинским богом, Перуном? — спросил мужик.

Смотрю, а ведь на поселении главный не мужик с дрекольем, не муж Миры. Этот однорукий имел право говорить за всех. Интересный персонаж. Точно не воин. И дело даже не в том, что руки не было. Он дряхлый, зудой и сгорбленный. И явно никогда в своей жизни не был воином.

— Клянусь и обряд на том выдержу, — сказал я.

Вечером я сидел у костра на центральном лобном месте поселения. Мои воины все еще были напряжены, в бронях. Но в целом, я не чувствовал агрессии и того, что вдруг в шальную голову кому-то придет мысль вырезать нас.

Более того, им и резать-то нечем. Ножи в извергов были, но может один на четверых человек. В отличие от всех других людей, что я встречал, когда каждый мужчина и почти каждая женщина имели на поясе разной длины ножи. И вооружения не было у них.

Извергам оно не положено. Если кто их свободных общинников увидел бы вооруженного изверга…

— Повинен убить его, и ничего за это не будет. Так что и будь у нас оружие, забрали и побили бы нас, — объяснял мне Щур, тот самый однорукий…

— Скажи, мудр, а почему ты тут? Тебя за что извергли? — спрашивал я.

Одновременно любовался своим сыном. Рядом была Мира, которая смотрела на меня с надеждой, но при этом не одергивала руку своего мужа. Сделала бы она так, показала, что этот мужчина, благодаря которому она выжила и сберегла моего сына, безразличен. Я был бы с ней. Но так… Может моя истинная любовь впереди? Или мой важный