Шарлатан V - Квинтус Номен

порядка тридцати тысяч всяких мест, где людям фильмы показывали — а ведь еще имелось почти сто тысяч залов, в которых фильмы крутили «кинопередвижки». Ну ладно, кинопередвижки давали по одному сеансу в одном месте (и, соответственно, по одному сеансу в сутки — а это сразу дает минус полторы тысячи копий, не демонстрируемых в кинотеатрах), но оставшиеся в «массовом» прокате копии в кинотеатрах и клубах, как правило, крутили минимум неделю, так что то, что к нам кино «дошло» всего через два месяца после «выхода на большой экран», можно было считать даже удачей. И у нас фильм уже бешеного ажиотажа не вывал: очень многие его успели посмотреть в Горьком, Арзамасе или в Павлово. Многие, но далеко не все: мы, например, с Лидой по ряду причин не посмотрели (хотя бы потому, что из дому на полдня уезжать, имея на руках младенца, было как-то… неправильно). Тем не менее кино посмотреть захотели многие (и многие его с удовольствием по второму-третьему разу пересматривать пошли) — а мы его целиком посмотрели лишь впервые. И увиденное породило множество вопросов к товарищу Викторову…

Чисто технических вопросов — у меня, а Лида, немного подумав, решила, что «так даже лучше получилось». Потому что в финальной версии фильма даже ее «мученическую» физиономию не показали, от моей жены на экране осталась лишь высовывающаяся из-под простынки рука и прядь волос. И я Ричарда в этом понимал: в исходном сценарии «героиня», изображающая жену старшего космонавта, должна была помереть от досрочных родов, а в фильме она не померла и даже потом еще и мужа уговаривает «проявить героизм» — ну а из Лиды актриса даже не «так себе», а «вообще никуда» и Ричард взял актрису все же профессиональную. А когда я ему позвонил и спросил, какого черта из «производственного фильма» он сделал мелодраму про розовые сопли в кружевах, он отбоярился, сказав, что поступил так по совету Маринки, которая как-то успела увидеть «предварительную версию» и сказала ему, что «в таком виде фильм Ермаш на экран не выпустит. Потому что, мол, он в исходном варианте 'будет дискредитировать советскую медицину»…

А на мой резонный вопрос, почему мнение Маринки ему оказалось важнее моего, он ответил так, что я просто завис надолго:

— Ну она же ответственный товарищ, Герой Социалистического труда…

— Ну надо же! — возмутился я и собрался намекнуть киноделу, что «звездочки» не одна Маринка тут носит, но он «успел первым»:

— А ты — просто Шарлатан…

И ходил бы я такой «зависший» долго, но повезло: Ричарду я позвонил перед тем, как идти на очередную тренировку с Ю Ю, а она — после того, как я пропустил несколько довольно простых атак, избивать меня прекратила и поинтересовалась, с чего бы я сегодня такой «вообще не от мира сего». И я ей свой разговор с Ричардом пересказал, с обидой добавив, что «наверное, меня все считают мальчиком, которого просто так награждали всяким». И она мою гипотезу тут же отвергла:

— Нет. Все считают, что ты — вообще гений, но, как и все гении, немного иначе воспринимаешь наш мир, слишком уж идеальным ты его считаешь. А потому в простых бытовых вопросах разбираешься… слабовато. Ричард тут на сто процентов прав: ведь зритель в кино приходит вовсе не для того, чтобы смотреть на бытовые трагедии, их зрителю и в обычной жизни хватает. А кино — оно должно быть жизнеутверждающим, так что все верно твоя Маринка сказала: мать и ребенка нужно было спасти — и даже не для того, чтобы трагический момент спрятать, а чтобы твой космонавт, отправляясь помогать другу, чувствовал за спиной поддержку не только всего советского народа, но и своей семьи. Ведь в жизни-то самое главное — это именно семья и дети. Ты ведь и сам это прекрасно понимаешь, а уж сколько ты всего успел сделать именно для детей и молодых матерей… начиная с удобных колясок, молокоотсосов, пеленок этих — всего не перечислить. Но в фильме ты решил об этом забыть, или, увлекшись тематикой, на самом деле забыл — а Маринка напомнила, и Ричард именно потому с ней согласился.

— Но я хотел…

— Да никто вообще никогда не понимает, чего ты на самом деле хотел. Все делают свою работу, и делают именно так, как они твои идеи воспринимают — и всегда получается хорошо. Но получается в том числе и потому, что ты, идею в массы пустив, в работу профессионалов не вмешиваешься — и люди, с тобой работающие, к этому привыкли. Привыкли, что они сами должны решать, как работу сделать правильно — вот Ричард, выслушав Маринину мысль, правильно и поступил. А к тебе с вопросами соваться не стал зная, что решать, как правильно, он сам должен. И, — добавила давняя подруга с широкой улыбкой на лице, — это правильно. Соберись, я сейчас буду тебя бить… нет, сегодня отработаем работу по корпусу, а то голову ты, боюсь, сегодня прикрыть качественно не сможешь…

Сюжет фильма я изначально «собрал» из отвратительного фильма «Возвращение с орбиты» и неплохого «Салют-7» (разве что у меня в сюжете станция не сломалась, а не запущенная из-за аварии ракеты с первым экипажем система жизнеобеспечения на ней сдохла), и уже после того, как сам кино посмотрел, понял, почему первый «в моем времени» провалился. Действительно, кадры взлета ракет выглядят красиво, но их можно и в киножурнале «Новости дня» посмотреть, а людям интересно смотреть кино про людей — и Ричард именно такое кино и снял. И Люсьена Овчинникова, в финальной версии сыгравшая роль жены героя Баниониса, великолепно показала дух советских женщин, которые провожают любимого человека на смертельно опасное, но нужное всем дело: я, когда смотрел кадры, как она убеждает Баниониса «лететь и спасать друга и станцию» (а по сюжету он, будучи самым опытным пилотом-космонавтом, ушел из отряда после того, как у его жены, увидевшей по телевизору падающую и врывающуюся ракету, начались преждевременные роды, убившие и ее, и ребенка) сразу вспомнил тетю Машу, провожавшую дяди Николая на фронт…

То есть из моего сюжета товарищ Викторов смог сделать действительно качественный и очень сильный фильм — и, откровенно говоря, я тут был вообще не причем. В смысле собственно фильма, а вот ракеты — да, это я придумал, как «сделать красиво», но ведь и сделали-то всю эту красоту совсем другие люди. И сделали даже не хорошо, а прекрасно — и фильм