Вершина Мира - Андрей Алексеевич Панченко

европейский альпинист погибли при разрушении лагеря лавиной, вершина достигнута одним членом партии, Волковым, работы прекращены по погодным причинам. Чиновник Раны перечитал всё написанное, опечатал конверты своей печатью и отправил гонца в Катманду, который должен был опередить наш караван на несколько дней. По своей собственной инициативе, прощаясь с шерпами я передал через них небольшую сумму денег каждой из семей погибших проводников, дополнительно через Анга передал им так же часть экспедиционного имущества — тёплые вещи, соль, чай, остатки муки. Я знал, что завтра он уйдёт в деревни и довезёт всё, как обещал.

Закончив со всеми делами, мы тронулись в путь. Норсона уложили в паланкин из бамбуковых жердей и плотной ткани, его несли четверо носильщиков. Наш караван состоял из пятнадцати носильщиков, восьми яков, гуркхов с винтовками, чиновника Раны, Фомина — необычно молчаливого, и меня — с сумкой в которой лежали бумаги и маленьким чёрным камешком в кармане.

Уход из базового был похож на похороны. Мы прощались с погибшими друзьями и их убийцей — горой. Я обвёл взглядом то место, где три недели билась и жила моя маленькая команда, прошёл взглядом — и оставил на камне монету. Пустяковая примета, но горы любят маленькие дары.

Дорога вниз как будто вела нас в другую реальность. Запах можжевельника, появившегося вдоль тропы опьянял, копыта яков больше не вязли в снегу и не цокали по камням, а поднимали пыль чистой земли. На первой же ночёвке у чортена к нам вышел старик-лама; он усадил нас у очага, пробормотал над нами свои слова и провёл ладонью над повязкой Норсона — капитан впервые уснул без стонов. Мы шли обратно, и жизнь потихоньку возрождалась вокруг нас. С каждым днём природа менялась, преображаясь и расцветая.

Когда мы сошли к широкой тропе к Катманду, нас встретил гонец миссии с бумагами: разрешение на вынос тела европейца и сопроводительное письмо Раны к комендантам у переправ. Погибшим шерпам была определена иная участь: их курганы останутся на морене — так захотели старейшины.

Катманду встретил нас шумом и запахами: пряности, уголь, горячее масло, дым из печей. В воротах миссии нас остановил привратник — потом узнал и открыл. Норсона сразу увели к врачу. Я сдал бумаги Уодделу, и он долго молчал, перекладывая их на столе.

— Вы вернулись — сказал он наконец. — Это главное.

— Мы вернулись не все, — ответил я, и ком застрял у меня в горле.

— И вы… были там? — он поднял глаза.

Я положил на стол чёрный гладкий камешек. Он посмотрел, кивнул, вернул.

— Об этом напишут, не сомневайтесь — сказал он сухо. — Ваша статья ушла с моей почтой в Индию, в ближайшем же городе о вашей экспедиции телеграфируют в Англию. А сейчас отдыхайте, рана может нас вызвать в любой момент, вам надо быть в форме.

Не через день, не через неделю Рана нас так и не вызвал, он был занят более важным делом, производил объезд гарнизонов, а нам велели ждать. Спустя два дня после нашего прихода в миссию доставили тело Вилли и в тот же день его похоронили на небольшом христианском кладбище. На скромном кресте было вырезано его имя, даты жизни, и надпись: «Погиб во время первой экспедиции на Эверест при сходе лавины». А я каждый день сидел у окна и тупо смотрел на горы, в который уже раз обещая самому себе, что больше не буду рисковать и идти туда, где смерь поджидает на каждом шагу, туда, где не ступала нога человека.

Эпилог

Первого марта 1901 года я снова стоял в зале Русского географического общества и принимал поздравления. Стоял при параде, в орденах и медалях, которых значительно прибавилось на моей груди. Некоторые награды уникальные, например, покрытый брильянтами орден «Звезда Непала», есть только у меня и у Майкла… Тфу! Он в единственном экземпляре, и изготовлен по распоряжению Раны, для награждения покорителя Эвереста! Я вообще теперь единственный из европейцев, который имеет пожизненное право неограниченное время находится в этой закрытой стране. Как никак личный друг Раны! Он вообще, промурыжив нас в английской миссии так долго только потому, что хотел подготовить торжественный прием, в том числе изготовить награды. Хороший он мужик, правда, когда зубами к стенке спит…

Весть о том, что Волков снова учудил и нашел-таки место, которое можно сравнить с покорение полюсов, мигом облетело весь мир. Подняться на самую высокую гору мира, оказалось очень престижно, а учитывая мои прошлые заслуги, я теперь почти легенда. Даже сора с царской семьёй, не помешала мне собрать на свою головы кучу лавровых венков, в том числе и в России. Никто не мог себе позволить обидеть или обделить «трижды героя». Скрепя зубами от злости и вымученно улыбаясь, регент при новом императоре повесил мне на шею очередную золотую побрякушку, и даже руку пожал, лицемерная козлина.

Я теперь снова богат. За время нахождения в английской миссии в Непале, а потом во время путешествия по Индии и плавания вокруг Азии в Европу я написал две книги: одну о покорении Эвереста, которую назвал «Вершина Мира», а вторую как пособие для альпинистов, собравшихся забираться на горы высотой семь тысяч метров и более, с названием «Советы Волкова». Эксклюзивные права на публикацию обоих произведений выкупило тоже самое издательство, что печатало мои книги о путешествии на Южный полюс. Куча интервью и лекций по пути в Петербург тоже ощутимо пополнили мой кошелёк.

Арсений кстати тоже в накладе не остался. Горные дыхательные аппараты он запатентовал, и тоже написал книгу о своём изобретении. Его буквально завалили заявками с больших и малых производств, предлагая купить патент на выпуск «Аппарата Фомина». Посовестившись со мной, Арсений не стал выёживаться и надувать от важности щеки, а впарил не эксклюзивные права на своё изобретение кому только можно, даже совладельцем небольшой фабрики по производству кислородных баллонов стал, когда ему вместо денег предложили долю в прибыли и часть акций. А как по-другому? Рано или поздно его патент обойдут, и на этом наживётся кто-то другой. Зато теперь мой друг официально буржуй, эксплуатирующий рабочий класс!

Зал был переполнен. Публика, учёные, офицеры, дамы в платьях последних мод — весь Петербург, казалось, собрался, чтобы увидеть «русского, покорившего небо». На стенах — карты, старинные барометры, рельефные модели гор и ледников, в центре — огромный глобус, на котором теперь красовались маленькие флажки у полюсов и у подножия Гималаев.