Проблема выбора - Олеся Шеллина

бубнить Федяев, помогая мне надевать осточертевшие сапоги. На последней фразе он перекрестился, я же только хмыкнул.

Рука все еще полноценно не двигалась, то есть, в седле я уже сидел вполне уверенно, шпагу правой рукой тоже мог удержать и даже довольно неплохо ей действовать, а вот в таком деле, как надевание сапог, приходилось пока прибегать к посторонней помощи.

Вообще мне повезло и узкое лезвие прошло так, что ничего слишком важного не задело. Сознание я потерял от банальной кровопотери, да еще и от того, что адреналин схлынул немного не вовремя. Оправдали меня полностью, посчитав, что мне очень повезло, что я вообще остался жив. Рана заживала хорошо, без нагноений, вот только с сапогами возникали периодические проблемы, да, как бы стыдно не было признаваться со штанами, когда в сортир ходил.

Молнию, которую можно было застегнуть и одной рукой, на сапоги, да и на брюки пока что не делали. Ее вообще пока не придумали, и я не буду придумывать, слишком сложное получится производство для современного оборудования. А это в свою очередь выльется в большие затраты.

Да, вот что-что, а деньги я считать научился. Даже и не скажешь, что наследник престола огромной империи. Впору самому брать иголку и нитки, чтобы чулки штопать начинать, как одна мне еще незнакомая немецкая принцесса делает, потому что немецкие герцогства реально были нищими. Не все, конечно, но большая часть совершенно точно.

– Я не удивляюсь тому, почему граф Румянцев поступил настолько опрометчиво, его последняя выходка наделала переполоху в Петербурге, шутка ли, в одном исподнем, босиком, от очередной пассии бежал. Точнее не от пассии, конечно, а от ее мужа. С ним понятно все. Но, ваше высочество, как вы не подумали, что эта женщина может быть опасна? – Федотов оседлал своего любимого в последние дни конька и, похоже, не собирался с него соскакивать. Я стоически молчал. Меня уже неделю воспитывают все, кому не лень, и повод у всех один – прочитать нотацию на тему: «Как я умудрился допустить собственное ранение, которого вполне можно было избежать».

Я молчал, потому что не знал, что ответить. Не себе, про себя мне все уже давно было известно, а им. Тем людям, которые окружали меня, которые искренне переживали за меня, и которым было не все равно, жив я, или уже окочурился.

Не мог же я сказать верному Федотову, что как только принял решение вернуться в Россию и постараться стать нормальным императором, я испугался. Испугался до дрожи, до медвежьей болезни, что облажаюсь, что не справлюсь. Я не управленец, не физик-ядерщик, который параллельно на оборонку полжизни корячился, не бывший спортсмен, не сыщик, не военный. Я всего лишь обычный нефтяник. Который любил хорошо покушать и покувыркаться с хорошенькой женщиной. У которого из всей семьи даже кошки никогда не было, классический бобыль, с уже начавшим образоваться пивным животиком. Кого я хочу обмануть? Я не гожусь на роль императора, никогда не годился. Но я принял решение постараться. И, черт мен подери, я буду очень сильно стараться.

Знал ли я, что Марта может напасть на меня, получив прямую отставку? Ну, точно не знал, но предполагал. Правда, надеялся, что она, как и все маньяки, любит последовательность, то есть, ежели она муженька пыталась ножницами пырнуть, то за ножницы всегда будет хвататься. И я тщательно осмотрел стол, немного успокоившись и расслабившись, не увидев там ножниц. К слову, ножей я тоже не увидел, а это говорило только о том, что она принесла нож с собой. Потом, оставшись один я вспоминал каждый шаг, каждое наше движение: нет, хоть мне и показалось тогда, что она где-то на столе нашла нож, мне именно что показалось, на столе точно его не было. На том столе вообще ничего не было, он был пуст. Эта сумасшедшая принесла с собой нож, потому что каким-то шестым чувством чувствовала, что разговор может ей не понравится. И, как оказалось, выбор оружия был для нее непринципиален.

Почему же я оставил Румянцева снаружи? Зачем испытывал судьбу? Я подошел к зеркалу. Левая рука, чтобы лишний раз ее не тревожить, покоилась на перевязи. Камзол был расстегнут и наброшен на плечи, а сквозь шелк рубашки было немного видно белые бинты повязки. Бледное лицо, острые черты, непривычный ежик на голове, в то время, как многие мужчины и женщины не расставались с белыми париками, ощущение некоей субтильности, которая стала заметно меньше, но не ушла окончательно. Вот она основная причина моей самонадеянности – я все еще не могу полноценно ощущать себя этим подростком и часто не могу рассчитать правильно силы. Тот, кем я был раньше, был в два раза больше, чем герцог, причем во всех плоскостях. Я не боялся Марты, потому что думал, что легко с ней справлюсь. Просто не учел, своих сегодняшних параметров. За что и поплатился, бывает.

А еще, я старательно гнал от себя мысль о том, что хотел, чтобы она на меня набросилась, и я был бы вынужден защищаться. В глубине души я рассчитывал проверить себя на предмет того, а смогу ли я поднять руку на женщину? Смогу ли совершить казнь, а это была именно казнь, как ее не назови, над представительницей противоположного пола? Потому что правители думают иными категориями, нежели простые смертные. Для каждого из них в Аду отдельный котел приготовлен. Но они просто не имеют права думать иначе. Иначе могут потерять страну и принести множество страданий людям, которые видят в них защиту. Ну что же, можно сказать, что тест, который сам себе назначил, я прошел. Теперь нужно учиться думать в масштабах государства, и, возможно, из этого выйдет толк. Уж хуже, чем настоящий Петр IIIя вряд ли сумею стать.

Вдалеке раздался пушечный выстрел.

– Что это может быть? – спросил я, невольно хмурясь.

– Корабль какой-то причалил, – пожав плечами, ответил Федотов и снова завел свою шарманку о том, что я должен быть более осмотрительным и осторожным, все-таки от моего благополучия зависит очень и очень многое. Как же мне хотелось съязвить, что никакая осмотрительность еще ни разу не помогла правителям избежать геморроидальных колик и апоплексических ударов табакеркой, а также тюрем, где-то под Ревелем, но сдержался. В который раз уже сдержался.

– Почему повесили только Олафа? – я повернулся, прерывая поток причитаний денщика. –