Не тот год III - Михаил Владимирович Баковец

рост. Сделано это было для того, чтобы через вход нападающие не расстреляли гарнизон ДОТа. Дверь, даже если её обить стальными листами — это не кирпичная стена. Сейчас из двух бойниц торчали концы кожухов пулемётных стволов. А у входа за мешками, прижавшись к стене постройки, застыл на одном колене солдат с винтовкой в руках.

«А вот и ещё пулемёты для партизан, — подумал я. — Да и позиция отличная, чтобы прикрывать вагоны, когда захватим станцию и будем ждать главного подкрепления».

— На море-океане на острове Буяне под дубом могучим спит сила гремучая. Эту силу я беру и на крепкого мужа завожу. На ясны очи его, на острый слух его, на крепкие кости его, на мышцы его и кровь его. Сила мне одному видна и единому мне верна. И говорю я той силе, пусть мышцы его служат мне, пусть глаза его видят нужное мне, а уши слышат потребное мне… — быстрым шёпотом произнёс я, коснувшись рукой плеча фрица. — Солдат, сколько внутри человек?

— Четверо, — безразличным голосом ответил зачарованный наблюдатель. В одно мгновение, с первых слов заговора, он превратился в восковую фигуру, в куклу, потеряв интерес ко всему вокруг.

— Дверь закрыта? Как?

— Да. На засов изнутри.

— Ясно, — сказал я и приказал. — Попроси, чтобы тебе её открыли. И веди себя естественно, как всегда.

Тот встряхнулся, развернулся к двери, сделал два шага к ней и дважды ударил кулаком по полотну, обитому двумя кусками толстой фанеры, выкрашенных тёмно-коричневой краской. Последняя уже вся потрескалась, а местами отваливалась мелкими чешуйками.

— Макс, Макс, открой! — торопливо и будто бы канюча произнес он. — Курить хочу, а сигареты забыл за ящиками с патронами. Щас быстро заберу пачку и уйду назад.

— Ты с ума сошёл, дьявол тебя побери⁈ Ты слышишь, что творится на станции⁈ — раздалось из-за двери.

— Макс, да у меня руки трясёт так, что винтовку не могу держать. Мне бы несколько затяжек сделать, чтобы успокоиться. Ну, пока же нет рядом никого…

— Дьявол!

Внутри заскрежетал засов. Затем дверь приоткрылась.

— Я унтеру…

Договорить он не успел, угодив под действие моего заговора отвода внимания и замерев, как заяц в свете фар автомобиля.

Я с силой дёрнул дверь от себя. Стоящий в проёме гитлеровец чуть не упал на меня. Животом налетел на ствол «нагана» из которого через миг вылетели две пули.

— О-ох, — как-то по-бабьи простонал он и сначала привалился к косяку, а затем стал медленно по нему сползать под ноги. Не став дожидаться, пока он упадёт, я левой рукой с силой толкнул его от себя, бросая под ноги трём находящихся внутри фрицам. Двое застыли у пулемётов, прижав приклады оружия к плечу и неотрывно глядя сквозь бойницы. Третий стоял возле одного из пулемётчиков и тоже поглядывал наружу через щель в стене.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Три выстрела из револьвера заставили гитлеровцев раскинуть мозгами… в буквальном смысле слова. На таком близком расстоянии стрелял быстро и точно. Никто из пулемётчиков не успел ничего понять, как распрощались со своими душами.

Хлоп!

Предпоследняя пуля пробила череп моей марионетки.

Хлоп!

Последняя добила раненого, который скорчился в позе эмбриона на полу и едва слышно скулил.

Бой очень быстро захватил всю станцию. Стрельба и взрывы гранат звучали везде: в каждом закоулке, среди вагонов и внутри построек. Немцы привычно и с опытом обустраивали себе позиции, но удержать их не могли. Туда, где партизаны и разведчики не справлялись, очень быстро подтягивался кто-то из нашей группы.

Час спустя все уцелевшие гитлеровцы были зажаты в длинном кирпичном здании на окраине станции.

Везде на снегу валялись мёртвые и раненые. Во многих местах чистый снег пятнали яркие алые кляксы крови. Местами что-то дымилось. Пылали три вагона, чьё содержимое оказалось легковоспламенимым и в ходе боя угодило под взрывы гранат или зажигательные пули. К счастью, стояли они в стороне и угрозы станции не было. Пока. Надеюсь, внутри не было ничего из того, ради спасения которого мы сюда и прилетели.

— Кожухов, отправь несколько человек потушить огонь. А то ещё разойдётся и тогда по козьей трещине пойдёт весь наш план с захватом станции, — приказал Панкратов командиру партизанского отряда. К этому моменту станция за исключением одной постройки находилась под нашим контролем. Гитлеровцев в нём мы блокировали со всех сторон. Сразу несколько пулемётчиков держали под прицелом входы и несколько окон. Внутри набилось несколько десятков врагов. Может, под сотню. Сейчас, находясь под впечатлением от мощного разгрома после неожиданного нападения партизан они и думать не думали о контратаке. Переводили дух, подсчитывали патроны и личный состав, составляли план и — готов поклясться — ждали, когда к ним на помощь придут камрады из соседних гарнизонов.

Хех, ну, пущай ждут!

Глава 24

Немцы из гарнизонов так и не дошли до станции. Регулярные донесения с вестовыми от заслонов и обратно сообщали, что и первая группа гитлеровцев, и вторая не прошли дальше рассчитанного. Одни свихнулись к искреннему удивлению партизан, приготовившихся к смертельному и последнему бою, когда увидели орду оккупантов, шустро двигающуюся по дороге. То, что там творилось после попадания врагов в зону действия амулетов до печенок поразило наших бойцов. Второй же отряд фрицев раздербанили из пулемётов буквально в винегрет. Зимняя дорога, зажатая сугробами, стала для них смертельной ловушкой.

Вместе с трофеями и вагонами нам достались ещё почти три десятка пленников. Легкораненые или вообще без царапины немцы и предатели. Последних было всего восемь человек. Их сразу же отделили от основного числа, связали и закрыли в подвале одного из станционных зданий. С немцами поступили также, но использовали для этого вагон, снятый с колёс и стоявший в стороне от путей, так как подходящего для такой толпы подвала не нашлось. Вагон был крепким и без единой дырки, двери работали отлично. Благодаря этому он прекрасно годился для тюрьмы. А в случае необдуманных действий фрицев стенки легко прошьются пулями хоть из пулемётов, хоть из автоматов. О чём всех пленников предупредили перед тем как закрыть за ними двери и замотать скобы на них длинным куском цепи.

— Как бы не помёрзли они там, — заметил немолодой партизан с морщинистым лицом и редкими желтыми зубами. С его левого плеча свисала «мосинка». На ремне висели четыре подсумка с обоймами. А за него заткнута наша граната РГД в осколочной рубашке.

— Так и пускай, — зло ему ответил другой, лет тридцати, вооружённый трофейным МП. — Как они наших баб с ребятнёй морозили, так пускай на собственной шкуре