Девятый император - Андрей Львович Астахов

будем искать столько, сколько понадобится. Хотя времени у нас мало.

- Почему?

- Война, - бросил Акун и направил коня к просвету между деревьями, к дороге.

Глава 5 (окончание)

- Акун, отстань! Я хочу спать!

Ее продолжали трясти, и делали это довольно грубо. Потом она услышала голоса. Разговаривали двое. Она не могла понять ни единого слова.

Руменика в испуге повернулась на спину, открыла глаза – и с ужасом поняла, что это совсем не та комната на постоялом дворе, в которой она вчера уснула. Это был какой-то подвал. Было темно; свет едва просачивался в крохотное окошко под самым потолком. Она закричала, но ответом на ее крик был смех двух мужчин, стоявших рядом с ее постелью.

- Проснулась, красавица? – Говоривший закашлялся, закрывая рот рукой, потянулся за платком. – Подай свету, Яков.

Руменика в паническом ужасе осознала, что она не понимает того, что говорят эти люди. Из одежды на ней осталась только рубашка. И каролитовый перстень с руки исчез. Ее или обокрали, или же намеренно сняли с нее все, чтобы выяснить, кто она такая. И она снова закричала, отползая от стоявших у кровати мужчин в темноту, в дальний угол каморки.

- Ишь, разоралась, ведьма монгольская! – сказал тот, кого звали Яковом. Он запалил трут и разжег факел. Руменика увидела его лицо – широкое, рябое, обрамленное длинной седой бородой. Второй мужчина был моложе, с темными в скобку стрижеными волосами и орлиным носом.

- Она не монголка, - сказал молодой. – Эй, девушка, кто ты?

Руменика замотала головой, давая понять, что не понимает ни слова. Ее ужас так ясно читался в ее глазах, что ей поверили.

- Чертовщина какая-то! – заметил Яков. – Халзан сказывал, она с ним по-русски говорила, да так чисто, будто всю жизнь туточки прожила.

- Красивая, - сказала молодой, разглядывая Руменику. – Таких красивых я и не видывал. Чисто лань. Глазищи-то какие!

- Гляди, Радим, приворожит тебя ведьма иноземная. Высохнешь потом по ней, в тень превратишься.

- Ей-Богу, хороша! Халзану, видать, с пьяных-то глаз привиделось, что она с ним разговаривает. Ты приведи старика, он вроде тоже по-нашему в корчме говорил. Будет за толмача.

Старый вышел, оставив Руменику наедине со своим товарищем. Руменика сжалась в ком, не сводя с лица молодого напряженного взгляда. Если он полезет к ней, она перекусит ему горло. Ничьей наложницей она больше не будет, а уж тем более наложницей этого бородатого варвара.

- Да ты не бойся, - сказал Радим, улыбаясь. – Не собираюсь я над тобой насилие чинить. У меня жена есть, любушка моя, пава ненаглядная. Не понимаешь?

- Где Акун? – спросила Руменика. – Позови Акуна!

- Что ты там говоришь? Ни слова не понятно. Ты какого народа будешь? Булгарка? Половчанка? Из каких половцев – шаруканевых, ельтуковех, сурожских? Тьфу ты, немочь безъязыкая!

- Она не понимает тебя, воин, - раздался знакомый голос.

- Акун! – радостно закричала Руменика, вскочив с кровати и бросаясь к старику. – Акун, я боюсь!

- Не бойся, дочка. Ничего они нам не сделают, - ответил старый милд. – Это воевода ихний Радим, хочет с нами перетолковать.

- Хватит разговаривать, - повысил голос Радим, - я тебя позвал, чтобы ты, старик, толмачом был. Твоя девка по-нашему ни слова не разумеет, вот и будешь за нее говорить.

- Пусть вернут мне перстень, и я все пойму…

- Тсс! – Акун сильно сжал ее руку. – С ума сошла? Они нас враз в чародействе обвинят, а это серьезное обвинение. Нет уж, придется тебе помолчать. Я за нас двоих буду говорить… Что хочешь знать, воевода Радим?

- Все.

- Хорошее начало разговара, - Акун усмехнулся в усы. – Ну, тогда я первый тебя спрошу. В вине, что корчмарь нам подал, сонное зелье было?

- Того не ведаю.

- Не криви душой, воевода. Там люди твои были, ссоры с нами искали.

- Мои люди? Верно, были. Халзан, Ярема-лучник, да Прокоп Псковитянин, тот, что седобородый. Хорошие воины и люди не беспутные. Очень их насторожило, как ты ножи кидал.

- Понятно. В честном бою одолеть не смогли бы, так они дурман подмешали. Храбрецы, клянусь душой Ниммура!

- Война нынче идет, - гневно ответил Радим. – А вы в городе моем подозрительные чужаки. Имею власть над вами, поскольку я воевода, князем сюда посаженный; захочу – пытать буду. Или сами все расскажете, по доброй своей воле?

- Нам и рассказывать-то нечего, - пожал плечами Акун. – Это ты, воевода, лучше расскажи, как свободных людей зельем опоил и из корчмы сонных в темницу бросил. Хорошая будет история о чести и о доблести!

- Сказано тебе, не знаю ничего про сонное зелье. И не тебя меня учить, чужестранец! – рыкнул Радим. – Ты о голове своей думай. И о девке своей. Не захочешь правду говорить, я ее воинам своим отдам на забаву. А тебя на дыбе пытать велю.

- Твои воины, воевода, наверняка решили, что забрали у меня все мое оружие, - улыбаясь, сказал Акун. – Так оно и есть; мой боевой шест и мои орионы сейчас у тебя. А теперь посмотри-ка сюда, воевода, - старый милд, продолжая улыбаться, вытянул из рукава своей туники стальную иглу дюймов в десять длиной. – Я мог бы тебя убить уже раз десять, но не сделал этого. Как ты думаешь, почему?

- Почему? – Радим закашлялся, сделал Якову, уже выхватившему меч, знак не трогать старого милда. – Почему же?

- Потому что я не враг ни тебе, ни народу твоему. Ты бросил нас в поруб и сам сидишь с нами тут, в сырости и холоде, хотя легкие у тебя застужены. А мы ведь в твой город не со злом пришли.

- Чего вы хотите?

- Мы ищем одного человека. Затем и приехали в твои земли.

- Кто этот человек?

- Мальчик. Двоюродный брат этой девушки.

- Он правду говорит? – спросил Радим Руменику. Акун перевел.

- Правду, - ответила Руменика. – Скажи ему, Акун, пусть одежду мне вернет. Холодно тут, в этом погребе.

- Сначала вы нам кое-что объясните, - Радим снова закашлялся. – Придется