Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

Они всё шептались и шептались, мешая мне спать… Не выдержав, я заворочался громко, и родители наконец-то сбавили громкость, а вскоре и вовсе замолчали.

С утра мама подскочила ни свет, ни заря, бодрая и нервная. Солнце только-только начало появляться на небосклоне, а мама, с кругами под глазами и паникой в глазах, уже везде!

— Миша, ты куда документы положил? — интересуется она, выскакивая во двор в калошах на босу ногу.

— В чемоданчик фанерный, — отвечаю, выплюнув изо рта щётку, — а что?

— А… нет, ничего… — и что это было?

… но оказалось, это было только начало! К пяти утра она перетряхнула все чемоданы, баулы и узлы, по-своему переложив часть вещей. Не то чтобы что-то сильно изменилось…

— Ты кушай, кушай… — погладив меня по голове, она наливает чай, ставит на стол разогретые пироги и пирожки, холодные котлеты, сало и сковородку с картошкой, — Кто знает, когда нам в следующий раз поесть удастся!

С некоторой паникой гляжу на это изобилие и перевожу взгляд на отца. Тот хмыкнул и вызвал огонь на себя.

— Люд! А ты не помнишь, куда ты Мишкины документы положила?

— Да как же не помню! — всплеснула та руками, — В шкатулку!

— А шкатулку? — уточнил отец.

— В жёлтый чемодан, — отозвалась она, не прекращая хлопотать на кухне, где пока только мы трое.

— Точно? — коварно поинтересовался отец.

— Да точно, точно… или нет? — вытерев руки полотенцем, мама спешно умчалась в комнату — проверять!

К шести утра мы успели дважды поесть, заново переложить все чемоданы, обмотать банки с заготовками дополнительными слоями бумаги и совершенно измучаться.

Барак к этому времени уже начал просыпаться, и тётя Зина, выйдя во двор, о чём-то шепчется с матерью, и глаза у обеих — мокрые! Вот тоже… персонаж!

С одной стороны — как вспомню её жадное любопытство и «Обсикался»… А с другой — ведь бежала же она тогда, с медведем… с корягой! Пусть даже мишка тот был неопасный, ягодный, сытый…

… но всё ж таки, мать его, хищник!

Дядя Витя, хмыкает постоянно, беспрестанно курит и непроизвольно поджимает губы. Видно, что он расстроен…

В полседьмого утра за нами приехала «Буханка», и шофёр, сонный и похмельный, вылез и поздоровался со всеми, зевая во всю нечищеную пасть и показывая золотые коронки. Он попытался было помочь с погрузкой, но мать шуганула его, и мужик, философски пожав плечами, забрался в кабину, перекурил и задремал, заметно похрапывая.

Провожать нас вышел весь барак, включая противную Светкину бабку… хотя мы, пожалуй, легко обошлись бы без неё!

— Ну… всё, Зиночка… всё… — мать откровенно хлюпает носом, — всё, что осталось — тебе… Ну да я уже говорила!

Наконец, мы забрались в «Буханку», почти тут же с нами влезли тётя Зина и дядя Витя, и машина медленно поползла к порту.

— Сам понимаешь, Аркадьич… план! — не вполне понятно сказал на прощание золотозубый водитель.

Мы остались на пристани с кучей всяческого барахла. В новую жизнь мы увозим старые, истоптанные сапоги, калоши с засунутыми туда засолками, пальто с надкусанным молью каракулевым воротником, банки с вареньем и прошлогодней икрой, отцову телогрейку с подпалинами от папирос… Вся наша жизнь поместилась в нескольких чемоданах, баулах и узлах.

Дядя Витя и отец курят, вздумав напоследок зачем-то обсуждать работу. Мать с подругой, постоянно промокают глаза, говорят что-то бессвязное и жалко улыбаются. А я…

… а ко мне пришли друзья и приятели. Вот казалось бы…

… я нисколько не жалею, покидая посёлок. Мне здесь тошно, душно…

Но я бы взял с собой Ваньку и Лёху, дядю Витю и может быть даже тётю Зою! Хотя казалось бы…

Ближе к восьми утра пришла баржа, мягко встав к причалу бортом, и недовольные матросы помогли нам с багажом, затащив его в крохотную каютку с двухъярусными койками и единственным окошком.

— Долго ещё? — поинтересовался отец, угощая матроса папиросой.

— А вот сейчас и пойдём, — равнодушно ответил тот, пряча папиросу за ухо.

— Ага… — озадачился отец.

— Да корреспонденцию только передать, и вас забрать, — снизошёл водоплавающий.

Почти тут же капитан или штурман заорал что-то не вполне членораздельное, где я понял только мат, и матросы начали суетиться. Гудок…

… и я, стоя у борта, провожаю взглядом северный посёлок, который становится всё меньше и меньше, пока окончательно не скрывается за поворотом.

Глава 13

Сионист

Приглушив двигатели, баржа медленно дрейфует по течению, не подходя к пристани. Я, мучимый вполне понятным любопытством, задаю десятки вопросов, но речники, занятые делом, либо отмахиваются от меня, и не всегда цензурно, либо говорят что-то односложное и ни черта непонятное. Все орут, перекрикивая шум, скрежещет и гремит железо, царит деловитая суета.

Выдохнув раздражённо, я подошёл к борту и сплюнул, перевесившись через борт.

— Отойди на… малой! — заорал небритый тип в фуфайке на босу грудь и мятой фуражке, блином сидящей на нечёсаной голове, — Не мешай людя́м!

Недобро покосившись на него и уже прикидывая, как бы я его гасил в случае развития конфликта, развивать ситуацию всё ж таки не стал и отошёл к родителям.

«— Нда… — прижавшись боком к маме, опомнился я, — вот это меня штырит! Уровень агрессии на ровном, в общем-то, месте, взлетел так, что я, действительно, был готов драться с этим… Эзопом! Тяжеленько мне придётся…»

Речники тем, тем временем, с помощью таля спустили шлюпку, а затем, быстро и откровенно небрежно, выгрузили наши пожитки.

— Банки… — слабо простонала мама, кусая губу и набухая слезами. Отец, скрежетнув зубами, смолчал, медленно прикрыв глаза. Он, как я понимаю, переживает не из-за банок, а из-за реакции супруги.

— Прошу панове на выход! — изгибаясь в шутовском поклоне, сказал подскочивший матрос под гогот остальных речников. Мать, зло усмехнувшись и будто вспомнив что-то, очень ловко подвязала концы длинной юбки между ног, превратив её в подобие шаровар, и едва ли не ссыпалась по штормтрапу.

«— Однако… — мысленно восхитился я, примеряя ситуацию на себя, и понимая, что чёрта с два… — как много я не знаю о родителях!»

Отец спустился ничуть не менее уверенно, а я, не имея ни опыта в таких вещах, ни нормальной физической формы, спускался, сам себе напоминая ленивца.

— Не трусь, малой! — подначил меня из шлюпки немолодой матрос с той хитроватой физиономией, какая бывает у деревенских мужичков, мнящих себя большими дипломатами и стратегами, — Мимо воды не промахнёшься!

На подначку я не повёлся, и,