Княжна Разумовская. Спасти Императора - Виктория Богачева

— Мне не нужно поехать с вами? — я шагнула вперед, пытаясь перехватить его взгляд, но муж смотрел, куда угодно, только не на меня.

— Нет, — ответил он слишком резко и слишком поспешно. — Вам не нужно туда ехать. Все, что важно, вам вечером расскажу я.

Я не стала спорить. Во-первых, встречаться со всеми этими людьми, которые глазели на меня накануне, я на самом деле и не хотела. Во-вторых, князь не был похож на человека, которого я могла бы в ту минуту переспорить. Поэтому я шагнула назад и распрощалась с ним. И чуть позже, из окна своей спальни проследила, как он, успев сменить гражданскую одежду на мундир, вскочил в экипаж.

Первый час я слонялась из одного угла комнаты в другой, прокручивая все, что могло случиться со мной завтра. Потом случайно зацепилась взглядом за дверь, ведущую в смежную спальню. Спальню князя Хованского. Тело словно среагировало само: я не успела даже подумать над моральной стороной вопроса, когда торопливо подошла к двери и повернула ручку.

Комната оказалась зеркальным отражением моей собственной спальни, но выполненной в более сдержанных и строгих тонах. Такая же широкая кровать с высоким изголовьем и набалдашниками; письменный стол — правда, без зеркала; кресло в дальнем углу, шкаф у стены напротив.

Я замерла и осмотрелась, прислушиваясь к звукам из коридора. Будет очень нелепая и неловкая ситуация, если кто-то сейчас войдет.

Письменный стол был чист, кровать — идеально заправлена. Я не нашла ни одной бумажки, за которую мог бы зацепиться взгляд. Ничего личного, ничего, что рассказало бы мне о князе.

Пройдя чуть дальше, я увидела, что на прикроватной тумбе, дальней от меня, лицом вниз лежала овальная рамка, словно от фотографии. Почему-то сердце пропустило один удар, когда я подошла к ней и осторожно приподняла. На меня смотрел портрет княжны Разумовской — лишь одно лицо полубоком, запечатленное на белом фоне.

Я взяла рамку в руки и опустилась на кровать, даже не подумав, что помну покрывало. В правом нижнем углу портрета был указан год: 1865. Я пристально всматривалась в хорошенькое, гордое лицо Варвары.

Мы совсем с ней не похожи, пусть я и очутилась в ее теле с ее внешностью. Но взгляд у меня был другой, я знала точно, ведь рассматривала себя в зеркало каждое утро, пока меня расчесывала Соня.

Князь уже больше года хранил портрет невесты. Не выбросил, даже когда Варвара бросила ему в лицо то оскорбление...

Кажется, он испытывал к ней по-настоящему сильные чувства.

К ней.

Не ко мне.

Он не мог не заметить, как переменилась его невеста в последние недели. Интересно, скучал ли князь по надменной, горделивой девице?

Отчего-то мне казалось, что да.

Вздохнув, я поставила портрет на прежнее место, поднялась на ноги и, неслышно ступая, вернулась в спальню, плотно притворив за собой дверь. И вовремя, потому что буквально в то же самое мгновение, как я переступила порог, раздался настойчивый стук

— Ваше сиятельство? — я узнала по голосу компаньонку княжны.

— Да-да, войдите, — поспешно, чуть запыхавшись, отозвалась я.

Дарья Федоровна пришла не одна. Следом за ней с крайне недовольным, постным лицом в спальню шагнула Елизавета. На меня она смотреть всячески избегала, притворившись, что узор на стене занимал ее гораздо сильнее.

— Княжна Елизавета Александрова хотела бы вам что-то сказать, Ваше сиятельство, — компаньонка кашлянула и настойчиво посмотрела на свою воспитанницу.

Та понуро вздохнула.

— Я нагрубила вам, — сказала она без капли раскаяния. — Мне не следовало так с вами говорить. Прошу за это прощения.

В ее чистосердечность я не поверила ни на грош. Но вслух произнесла совсем другое.

— Я не чувствую себя обиженной. И мне жаль, что вам придется пропустить этот бал, Елизавета Александровна.

Она надменно хмыкнула и повела узкими плечами. А потом подалась вперед и сказала как-то совершенно искренне и просто.

— По правде, мне и на бал не очень хотелось. Не понимаю даже, отчего я так вспылила... Но вечерами тут так тоскливо! — она всплеснула руками. — Раньше Георгий со службы возвращался к ужину, приводил с собой графа Каховского, а нынче брат разве что не ночует в своем третьем отделении...

Елизавета так сварливо поджала губы, что я невольно улыбнулась. Но ее разочарование и скуку я понимала прекрасно.

— Мы могли бы тосковать вместе, — предложила я ей, сама того не ожидая.

— Право слово, Ваше сиятельство, Елизавета Александровной преувеличивает, — компаньонка поспешила вмешаться. — И у вас, верно, ужасно много других хозяйственных дел.

Я молча пожала плечами и поймала взгляд юной княжны, полный тайной надежды. Затем позвонила — за время, проведенное в этом мире, я успела перенять привычки,позвонила — и через несколько минут в дверях спальни показалась Соня.

— Ваше сиятельство? — посмотрела она на меня.

— Вели подать нам с Елизаветой Александровной чай в малую гостиную, — попросила я с легкой улыбкой и проигнорировала откровенно неприязненный взгляд Дарьи Федоровны.

С этим я тоже разберусь. Но попозже.

Младшая сестра оказалась совершенно не похожа на старшего брата. Настроение у нее менялось стремительно, по несколько раз в минуту. Она легко начинала смеяться и также легко принималась грустить. Но и отходила очень быстро, переключалась с одного на другое.

За чаем я выяснила о князе немало полезного. Наконец-то я встретила человека, который знал его и мог рассказать о нем мне.

Оказалось, что он воевал. Но получил ранение, и его, как единственного оставшегося в живых представителя рода князей Хованских, отправили на гражданскую службу. Два года назад он содействовал раскрытию ячейки вольнодумцев — так ее окрестила Елизавета, вдохновленных подвигом декабристов и желавших его повторить. За это он получил повышение в чине и награды, о которых я уже знала.

— Служба для него все, — с нотками ревнивой гордости рассказывала Елизавета, ломая на блюдце крошащееся печенье. — Наш покойный батюшка, как вам, впрочем, известно, не отличался блестящей репутацией... Только выплатив все его картежные долги, Георгий успокоился. А мы лишились двух имений.

Она грустно вздохнула и отправила в рот сладкий кусочек.

— Я вчера встречалась с Мари Голицыной, она рассказала, что у ее батюшки в министерстве ходят ужасные слухи. Государь намерен отправить в отставку всех, кто допустил, чтобы вашего отца похитили. Quel cauchemar, Gueorgui ne s'en remettra pas (Какой кошмар, Георгий этого не переживет).

Я выпрямилась в кресле, оторвавшись от спинки,