Я – Товарищ Сталин 5 - Андрей Цуцаев

выпрямился, его глаза горели яростью. — Я устал от ваших обещаний! Если это ОГПУ, я хочу их агентов в Берлине или Мадриде — живых или мёртвых! Если это MI6, я хочу, чтобы они пожалели, что сунулись в наши дела! Вы понимаете, что это значит? Германия не может выглядеть слабой!

Гиммлер слегка наклонил голову, его глаза блеснули за стёклами очков, но голос остался ровным.

— Мы найдём доказательства, мой фюрер, — ответил он. — Это вопрос времени. Похищение фон Кляйста — это вызов, Кадис — ещё один. Мы не можем позволить себе выглядеть слабыми. СС сделает всё, чтобы найти виновных и наказать их. Я лично прослежу за этим, и наши агенты уже работают над этим в Испании.

Гитлер сжал кулаки, его лицо снова исказилось от гнева, он шагнул к центру комнаты, его голос поднялся до крика.

— Слабыми? — прошипел он, его слова эхом отразились от стен. — Германия никогда не будет слабой! Но вы, господа, заставляете меня сомневаться в вашей компетентности! — Он повернулся к фон Браухичу, его палец указал на генерала. — Фон Браухич, что Вермахт делает, чтобы исправить это? Ваши танки, ваши инструкторы — они должны были сделать Испанию полигоном для нашей мощи, а не для наших унижений! Почему я слышу только о потерях?

Фон Браухич выпрямился, его голос был твёрдым, но в нём чувствовалась осторожность.

— Мой фюрер, — сказал он, — Вермахт продолжает поставки оружия и инструкторов для фалангистов. Наши танки Pz.Kpfw. I доказали свою эффективность в боях у Сарагосы и Теруэля. Мы готовим новые поставки, чтобы усилить позиции Франко. Но без надёжной разведки и поддержки Франко мы ограничены. Если Абвер и СС предоставят нам данные о враге, мы можем усилить давление на республиканцев и защитить наши позиции. Вермахт готов действовать, но нам нужны чёткие цели.

Гитлер ударил по столу. Его голос стал громче, почти оглушающим.

— Если! — прокричал он, его лицо покраснело, вены на шее вздулись. — Я устал от ваших «если»! Вы все говорите о возможностях, но где результаты? Канарис, я даю вам неделю, чтобы назвать виновного в Кадисе. Гиммлер, найдите фон Кляйста — живого или мёртвого. Геринг, я жду план, как Люфтваффе компенсирует наши потери. Геббельс, пусть весь мир знает, что Германия не потерпит таких ударов! — Он сделал паузу, его грудь тяжело вздымалась, затем продолжил, понизив голос до угрожающего шёпота. — Если Франко не справится, я найду другого, кто сможет держать Испанию в кулаке. А если вы, господа, не справитесь, я найду тех, кто сможет. Вы понимаете, что на кону? Германия строит новый порядок, и Испания — лишь первый шаг. Не заставляйте меня сомневаться в вас.

Он отвернулся к окну, его плечи дрожали от сдерживаемого гнева. За шторами виднелись серые улицы Берлина, окутанные утренним туманом, где первые прохожие спешили по своим делам, не подозревая о буре, разыгравшейся в кабинете. Комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь скрипом карандаша Гюнше, фиксировавшего слова фюрера. Каждый из присутствующих чувствовал вес его слов, как тяжёлый груз на плечах. Гитлер был не просто разгневан — его ярость была как пламя, готовое сжечь всё на своём пути.

Гитлер смотрел на город, но его мысли были далеко — в Испании, где его планы рушились. Он представлял фон Кляйста, возможно, связанного в каком-то подвале или, хуже, мёртвого. Он видел дым над Кадисом, разрушенные склады, горящие машины — всё, что должно было стать символом немецкой мощи. Его гнев был не просто реакцией на поражения — это был страх, что Германия, его Германия, может быть воспринята как слабая. Он не допустит этого. Никогда. Его пальцы сжались в кулаки, он повернулся к собравшимся, его голос был холодным и твёрдым.

— Вы все слышали, — сказал он, его слова повисли в воздухе. — Германия не прощает слабости. Ни от Франко, ни от вас. Я жду результатов. Идите.

Совещание закончилось, но напряжение осталось. Гитлер стоял у окна, его плечи были напряжены, взгляд устремлён на серый Берлин. Он знал, что враг, кем бы он ни был, не остановится. Но и он не остановится. Германия должна выйти из этой бури сильнее, и он сделает всё, чтобы это произошло.

Москва, Кремль, поздний вечер 3 мая 1936 года

Тёплый майский вечер обволакивал Кремль мягким светом, проникавшим сквозь высокие окна кабинета Сергея. За окнами Москва дышала весной: лёгкий ветерок доносил сладковатый аромат цветущих лип и сирени. В кабинете, пропахшем табаком, старым деревом и чернилами, горела одинокая лампа, отбрасывая тёплые блики на стены, увешанные картами Европы, Африки и Ближнего Востока. На массивном столе, заваленном донесениями, телеграммами и схемами, лежала карта Абиссинии, покрытая красными и синими карандашными пометками. Сергей, сжимая в руке трубку, сидел в глубоком кресле, его глаза, прищуренные от усталости, скользили по линиям, обозначавшим позиции войск Раса Кассы и итальянцев Де Боно.

Дверь тихо скрипнула, и в кабинет вошёл Борис Михайлович Шапошников, нарком обороны.

— Товарищ Сталин, — начал Шапошников, — разрешите доложить.

Сергей кивнул, выпуская клуб дыма, который медленно поплыл к потолку, растворяясь в тёплом свете лампы. Он жестом указал на стул напротив, и Шапошников сел, раскрыв портфель и выложив перед собой стопку документов.

— Докладывайте, Борис Михайлович, — сказал Сергей.

Шапошников начал доклад.

— Наши товарищи в Абиссинии добились значительного успеха. Полковник Вяземцев и Рас Касса удержали линию в тридцати километрах от Аддис-Абебы. Итальянцы потеряли две тысячи человек, десять танкеток L3/35 и два средних танка M11/39. Наши И-15 сбили два истребителя Fiat CR.32 и один бомбардировщик Caproni Ca.133. Абиссинцы потеряли семьсот человек убитыми и тысячу ранеными, но позиции удержали. Наступление итальянцев на столицу сорвано. Это серьёзный удар по планам Муссолини.

Сергей медленно кивнул, постукивая трубкой по краю стола. Победа в долине была не просто тактическим успехом — она укрепляла позиции Москвы в глазах императора Хайле Селассие, который балансировал между Советским Союзом и британцами, как канатоходец над пропастью. Сергей мысленно прокручивал донесения о британской блокаде в Красном море, которая, к его удивлению, ослабла в последние дни. Это было странно: Лондон, всегда ревниво охранявший свои интересы в Африке, вдруг стал менее активен. Что-то отвлекло их внимание — но что?

— Хорошая работа, — сказал Сергей, его голос был твёрд, но в нём чувствовалась искренняя радость. — Вяземцев доказал, что Советский