Новая реальность - Олеся Шеллина

– Вам же было ясно сказано, сударь, что девушка не жаждет вашего внимания, – я обратил внимание, что Филиппа замерла у меня за спиной, а мужик отнял руку от лица и ощерился. Он был хорошо одет, при шпаге, что являлось прямым доказательством того, что передо мною дворянин. На щеке у него была глубокая кровоточащая царапина, да, доказательство того, что Филиппа не слишком хотела очутиться в его объятьях, было, так сказать, налицо, точнее на лице.

– Отойди, щенок, и не мешай мне. Я уже не первый вечер наблюдаю за этой мещаночкой и поклялся себе, что буду у нее первым… – Понятно, он ее не узнал и не мог знать, что именно меня, согласно договору, который почти готов, назначили, чтобы быть для нее не просто первым, а единственным.

– Вы ошибаетесь, сударь…

Он не дал мне его разочаровать, объявив, что за коронное преступление, а то, что он только что хотел сделать, считалось именно коронным преступлением, полагалась смерть и была эта смерть не особо приятной. Я не сумел всего этого ему объяснить по одной простой причине, что он бросился на меня и сумел повалить на землю, точнее, мы упали в пруд. Филиппа завизжала. Ну что ты, маленькая, я с волками один на один выходил, с матерыми, вооруженный лишь кинжалом, так что и с этим весьма озабоченным господином, с божьей помощью, справлюсь.

Он был грузнее меня и менее гибким, а в воде много не навоюешь, так что я весьма ловко вывернулся и вскочил, обнажив шпагу. Мужик через секунду уже стоял напротив меня, с перекошенным от бешенства лицом.

– Защищайтесь, сударь! – и он бросился на меня со шпагой, как носорог.

Не зря мы с Петькой столько времени убили на бесконечных, практически ежедневных тренировках. Круговой батман, поймать равновесие, стойка и удар. Классический ку де коте а гош, от которого он почему-то не сумел защититься.

На самом деле шпага очень легко входит в тело человека, встречая препятствие только тогда, когда задевает кость. Вот и моя шпага вошла очень легко, затем пришло ощущение сопротивления, а потом траектория движения слегка изменилась, и шпага словно провалилась в пустоту. Сердце. Именно провалом в пустоту описывают попадание в сердце. Рывком выдернув шпагу, я смотрел, как он медленно падает на колени, на его лице ярость сменяется изумлением, а затем он валится лицом прямо в ту самую лужу, в которой мы с ним до этого искупались.

– Государь! Петр Алексеевич! – на эту небольшую полянку вывалились два гвардейца, Румянцев, в одной руке сжимающий шпагу, а в другой мою холщовую сумку, Петька Шереметев, тоже с обнаженным клинком… Я прислушался к ощущениям. С того момента, как я услышал крик Филиппы и выскочил сюда, прошло всего две минуты, именно на таком расстоянии от нас с Румянцевым «прогуливался» граф Шереметев с парой гвардейцев.

Я подошел к Филиппе и очень осторожно вытащил у нее из руки короткий нож, которым она порезала морду своему несостоявшемуся насильнику. На меня девушка не смотрела, она не отрывала взгляда от тела, неподвижно лежащего неподалеку.

– Я слышала, что больше всего он любит глумиться над девушками, не достигшими шестнадцати лет. Он ведь не просто их… он… – она закрыла глаза. – Я никогда не думала, что он зайдет так далеко, но в этом виде он меня не узнал, принял за мещанку, гуляющую в парке. Парк ведь открыт для посетителей, – ее ровный безэмоциональный тон мне очень не понравился. Чтобы привлечь внимание Филиппы к себе, я схватил ее за плечи и несильно встряхнул.

– Филиппа, посмотрите на меня…

Она перевела взгляд с тела на меня.

– Теперь вы наконец-то поняли, что нельзя в этом парке гулять одной без охраны?

– У меня нет охраны…

– Есть, с этого дня есть, – я взглянул на Румянцева, который в этот момент вкладывал шпагу в ножны. Заметив мой взгляд, Александр Иванович утвердительно кивнул. Я снова посмотрел на мою принцессу. – Обещайте мне, что никуда больше не выйдите, пока не дождетесь сопровождения, которое выделит вам граф Румянцев?

– А зачем? – Филиппа все еще говорила спокойно. – Когда твоя родная сестра кричит прилюдно, что ты шлюха, что ты похищаешь чужих женихов, а тот, кого ты уже стала считать своей защитой и опорой, ничего не делает, чтобы тебя защитить… Зачем? Если все во Франции и в Испании уверены, что Филиппа Елизавета – порченый товар, который сейчас важно продать кому-нибудь, кто не в курсе этих подробностей, причем как можно быстрее, пока он не узнал? Зато я впервые почувствовала свободу. Свободу делать и говорить все, что захочу, потому что испортить мою репутацию еще больше просто невозможно!

– Пойми, дурочка, что сейчас речь идет не о твоей репутации, а твоей жизни! – я снова ее слегка встряхнул. – Да посмотри ты на меня! – Поймав взгляд карих глаз, я тихо добавил: – Поверь, я способен тебя защитить. Обещай, что будешь во всем слушаться графа Румянцева, поклянись.

– Кто ты? – она смотрела мне прямо в глаза. Сейчас мне казалось, что кроме нас в этом маленьком тупичке, одном из многих в этом парке, никого больше нет. – Ты ведь не просто Петр Михайлов?

– Нет, не просто. Я император Петр, тот самый, кому тебя хотят побыстрее отдать.

– Я догадывалась. Просто не могла поверить, что мне может хоть раз в жизни повезти. Что тот Петр, который мне снился, и мой жених – это один и тот же Петр. Мне ведь никогда не везло, ни разу в жизни, так почему сейчас должно было быть иначе, – она говорила все тише и тише, под конец я уже с трудом мог расслышать, о чем она вообще говорит. И тут она уткнулась мне в плечо и всхлипнула раз, другой, а затем разревелась, судорожно стискивая в руках лацканы мокрого камзола. Я лишь растерянно оглянулся на Петьку, который пожал плечами и склонился над телом убитого мною мужика. Я прислушался к себе, пока осторожно гладил по голове Филиппу, которая со слезами выплескивала все, что так долго копилось на душе: все свое разочарование, всю безнадежность, в которую превратилась ее жизнь. Наверное, это странно, но я не чувствовал ни сожалений, ни раскаянья, только глухое удовлетворение – этот подонок заслужил, чтобы его прирезали как бешеную собаку. Наконец слезы пошли на убыль, и Филиппа немного отступила от меня, опустив взгляд в землю. Ну что еще?

– Мне нужно будет учить русский язык, а он мне показался очень сложным, и… мне же придется принять православную веру?

– Да, – я серьезно кивнул. – Ты сменишь веру? Ты приедешь ко мне?

– Когда? – она подняла глаза, и я вновь увидел в них тот самый блеск, как тогда, когда она с детской непосредственностью радовалась фейерверку.

– Через год.

– Да, я приеду, – и она повернулась к Румянцеву: – Граф, я прошу подобрать мне учителей русского языка, русских обычаев и пригласить православного священника, чтобы он подготовил меня.

Эта девочка была предельно серьезна, и теперь никто не замечал ее растрепанного вида и порванной одежды, все видели в ней будущую императрицу, и Румянцев первый принял ее в этой роли, склонив голову.

– Конечно, ваше высочество. Да, я просил бы вас послушать совета государя и не выходить из дома без надежного сопровождения.

Теперь уже кивнула она, признавая его правоту.

Петька тем временем поднялся и кивнул на тело.

– А кто это вообще был?

– Граф Жан Батист Франсуа Жозеф де Сад, – Филиппа пожала плечами, презрительно поджав губы. Мне вообще показалось, что она с трудом сдерживается, чтобы не отпинать хорошенько его труп.

– Кто? – невольно вырвалось у меня. – Граф? Не маркиз?

– С чего бы де Садам становиться маркизами? – Филиппа передернула плечами. – К счастью, он не успел обзавестись наследником, и их проклятый род пресекся. – Она подошла к нему и под нашими изумленными взглядами вывернула карманы, забирая все ценное, даже с пальцев перстни стащила и бросила свою добычу в мою холщовую сумку, первое, что попалось ей на глаза. Затем она