Космонавт - Феликс Кресс

Щёлкнул выключателем, и в прихожей вспыхнула лампочка под потрескавшимся стеклянным плафоном.

— Мам, я дома! — привычно крикнул я, но в ответом мне было только тиканье ходиков на кухне.

«Наверное, у соседки чай пьёт», — подумал я, снимая сапоги. Наша соседка снизу часто звала мать «на пять минут», которые порой растягивались до вечера.

Переодевшись в домашние штаны и клетчатую рубаху, я обошёл квартиру в поисках ответов. В углу гостиной стоял сервант с хрусталём «для гостей», на стене висел ковёр с оленями. На этажерке пылится всякая всячина, среди которой я разглядел стопку пластинок.

Начать поиски я решил с комода, накрытого вышитыми салфетками. В верхнем ящике я обнаружил мамины грамоты за трудовые успехи («Лучшему работнику почтового отделения № 17»), партбилет с красной корочкой. В нижнем ящике лежали мои детские вещи: бирка из роддома, крохотные пинетки, серебряная ложечка. Ни единого намёка на отца.

Я перешёл к книжному шкафу. Там обнаружились подшивка «Крестьянки», томик Маяковского, книга «Как закалялась сталь»… Я стал брать книги в руки и листать их, но и между страниц я не нашёл ни одной закладки, никаких пометок.

Между Пушкиным и справочником почтовых индексов заметил потрёпанный фотоальбом. Я было обрадовался находке, но, когда раскрыл, меня ждало разочарование.

Страница за страницей я рассматривал снимки и не находил того, что я искал. Вот я в детском саду, вот я у парты, мать с коллегами у почтамта… А там, где должны быть семейные фото — аккуратные прямоугольные прорези. Кто-то вырезал крепко приклеенные снимки ножницами, оставив лишь подписи на пожелтевшей бумаге: «Сереже 1 год», «На море»…

Я захлопнул фотоальбом и вернул его на полку. Встал посреди зала, уперев руки в бока и задумался. Взгляд мой блуждал по комнате, пока не наткнулся на висевшие на стене три фотографии в рамках: я в пионерском галстуке, мать на субботнике и её портрет у почтового ящика с надписью «Лучшему работнику». Рядом висело старое зеркало в деревянной раме. Я подошёл и стал приподнимать по очереди зеркало и фотографии — иногда ведь люди прячут важные бумаги за ними. Форменный обыск, в общем, учинил — но и там было пусто, только пыль да паутина.

Взгляд мой снова упал на сервант. Я подошёл к нему и опустился на корточки перед нижним шкафчиком. Открыв его, я обнаружил папки с документами. Квитанции за квартиру, диплом матери… И снова никаких следов отца, будто всегда были только я и мать.

В этот момент на лестнице скрипнула дверь, послышались шаги.

— Серёжа, ты дома? — раздался голос матери из коридора. — Почему в темноте сидишь?

Я положил папку с документами обратно в шкафчик, прикрыл дверцу серванта, поднялся и вышел из комнаты, щурясь от яркого света. Мать стояла возле вешалки, снимая с шеи шерстяной платок.

— Газету читал, не заметил, как стемнело, — сказал я, подходя ближе. — Привет, мам. А ты где была?

— У тёти Кати, — вздохнула мать, пытаясь одной рукой расстегнуть пуговицы на пальто. — У неё внук из армии приехал. Полподъезда пришли к ним в гости… Такой красивый в форме, прямо орёл!

Я хмыкнул, машинально помогая матери снять драповое пальто, пока она рассказывала.

— Спасибо, сынок, — сказала она, повернувшись ко мне и поправив растрепавшиеся волосы.

Лицо её было усталым, но довольным. Я буркнул: «Не за что» и повесил пальто на вешалку.

— А у нас на почте-то сегодня скандал был, — продолжала мать, проходя на кухню и включая свет под зелёным абажуром. — Валентина Петровна опять марки пересортировала. Третий раз за месяц…

— Ну и? — спросил я, войдя на кухню и взяв со стола яблоко.

— Ну и начальник ей выговор объявил при всём коллективе. Она в слёзы, конечно, — мама достала из сетки батон и банку тушёнки. — Будешь ужинать? Я могу яичницу сделать.

— Давай, — кивнул я, садясь на стул. Он привычно скрипнул подо мной. — Кстати, тётя Катя говорила, когда её внук в часть возвращается?

Мама поставила сковороду на газовую плиту, кусок жира стал таять.

— Послезавтра, кажется. Ой, Серёжа, передай-ка мне соль, — она помешала яйца деревянной лопаткой. — Говорит, в ракетные войска его переводят. Под Свердловск.

Я протянул ей солонку с отколотым краем.

— Престижно, — проговорил я, наблюдая, как желтки растекаются по сковороде. — Только холодно там, на Урале.

— Ничего, — махнула рукой мама, — у них там, говорят, отличные казармы. С горячей водой и всеми удобствами, — она переложила яичницу на тарелку и поставила передо мной. — Ешь, пока горячая.

Я взял вилку, вдруг осознав, как странно: вот мы говорим о соседях, о работе, о яичнице — обо всём на свете, кроме самого главного.

— Спасибо, — сказал я, накалывая кусочек. — Очень вкусно.

Мама улыбнулась, вытирая руки о фартук с вышитыми васильками. Я отложил вилку в сторону, собираясь с мыслями. Надо было начинать расспросы осторожно, чтобы мать не поняла, что я по некой таинственной для неё причине совершенно ничего не помню об отце.

— Сегодня нас в аэроклубе Гагарин спрашивал про родителей… — я снова взял вилку и сделал вид, что раздумываю, сидя над яичницей. — Вот интересно, а папа-то в каком полку служил? Может, и он с Гагариным рядом был?

Мать резко отвлеклась от мытья сковороды. Её пальцы на мгновение сжали край раковины.

— Да какой там полк… — она отвернулась, включая воду посильнее. — Обычный советский человек был. Ты же сам знаешь.

Я нарочно медленно жевал, давая ей время. Потом кивнул:

— Ну да, просто вот Гагарин рассказывал про их учебную эскадрилью под Оренбургом… Может, папа там же учился?

Мать резко хлопнула шкафчиком, убирая тарелку.

— Хватит трепаться-то. Ужин остынет, — она вытерла руки о фартук с силой, слишком тщательно, хотя они уже были сухими. — Да и что вспоминать-то… Война, потом восстановление — всем тяжело было.

Я сделал вид, что задумался:

— А фотографии его где-нибудь есть? Хотел ребятам в клубе показать. Вот Володька Авдеев своего отца-фронтовика на стенд повесил…

Мать вдруг резко закашлялась. Потом подошла к буфету, достала стакан.

— Какие фотографии… — она налила воды из графина, руки слегка дрожали. — Всё утеряно было ещё при переезде. Да и некогда мне копаться в старых бумагах — на почте аврал, квартплату надо копить… — Она