Космонавт - Феликс Кресс

сидел рядом, развалившись. — Этот Громов… Громов!..

Он ударил кулаком по подлокотнику, и вино в стакане качнулось, капли выплеснулись через край.

— Весь день только и слышу: «Громов молодец», «Громов организовал», «Громову Гагарин руку пожал»! — он передразнил чей-то голос, скривив губы. — А теперь ещё и отец!..

Виктор резко допил остатки портвейна и швырнул стакан на пол. Тот не разбился, покатился по ковру, лишь коротко звякнув о ножку дивана, но никто не обратил внимания — здесь и не такое видели.

— Приходит вечером, понимаешь? Смотрит на меня и говорит: «Вот Громов — без помощи отца пробился, а ты…» — Виктор замолчал.

Колька, уже изрядно захмелевший, кивнул.

— Да уж… — он неуверенно почесал затылок. — А меня из-за него в аэроклуб не взяли. Говорят, мест нет. Хотя я… я же лучше многих!

Виктор медленно повернул голову и уставился на друга. Его глаза, обычно холодные и надменные, сейчас горели мутным, пьяным огнём.

— Так разберись с ним, — прошипел он.

Колька замер, затем неуверенно фыркнул:

— Ты о чём?

— О том, что хватит терпеть! — Виктор вскочил, шатаясь. — Нужно, чтобы этот выскочка… чтобы он… — он запнулся, подбирая слова. — Чтобы он исчез. Понимаешь? Чтобы никто больше не ставил его в пример!

В комнате стало тише. Даже музыка будто притихла. Колька смотрел на Виктора, и постепенно его лицо растянулось в ухмылке.

— А… а если что? — он кивнул в сторону окна, за которым угадывался силуэт милицейской будки.

Виктор презрительно скривился.

— Ты же знаешь, кто мой отец. Разберёмся.

Колька задумался на секунду, затем резко кивнул.

— Ладно. Договорились.

Виктор налил себе ещё вина, но пить уже не стал — просто сидел, сжимая стакан, и смотрел в одну точку. Где-то там, в этой темноте, ему мерещилось лицо Громова — спокойное, уверенное. То самое лицо, которое сегодня улыбалось Гагарину.

«Погоди, — думал Виктор. — Всё ещё впереди.»

Глава 18

Я шёл по вечерней Москве и всё вспоминал прошедшую встречу. Вокруг уже зажглись фонари, которые отбрасывали на асфальт длинные тени. Где-то впереди гудела трамвайная линия, доносились голоса молодежи из дворовых беседок. Обычный вечер. И всё же — совершенно особенный.

Я нащупал в кармане гимнастёрки тот самый значок, с датой «12 апреля 1961». Не думал, что приму такой из рук первого космонавта! А особенно вспоминался один момент возле стенгазеты, когда мы с ним остались практически один на один.

Юрий Алексеевич в тот момент подошёл вплотную к стенгазете и остановился перед фотографией 1961 года, где он сам стоял в шлемофоне, окружённый техниками, у подножия ракеты. Его лицо на снимке было сосредоточенным, совсем не таким, как сегодня. И вдруг он тихо проговорил что-то. Так, что слышал это только я.

— Эх, какие были времена… Все просто было: полетел, вернулся, работу сделал. А теперь… — он махнул рукой в сторону сопровождающих, — целое представление, с каждым шагом.

Я не знал, что ответить, поэтому промолчал. Он посмотрел на меня, понял, что я всё слышал, и спросил о другом:

— Как тебе Як-18?

— Надёжная машина, — ответил я. — Но знакомые лётчики рассказывали, что на виражах, если с углом напора промажешь…

— … заносит, как на салазках с горки! — закончил Юрий Алексеевич фразу и улыбнулся. — У нас в училище один курсант так в сугробе оказался. Жив-здоров, кстати, сейчас в Иркутске летает.

Полковник из его сопровождения сделал предупредительный жест. Гагарин подмигнул:

— Ну всё, поехали, как говорится. Экскурсию продолжать.

Тогда я увидел не парадного Гагарина, а простого лётчика, который скучает по настоящей работе.

Я достал значок, рассмотрел его еще раз. «12 апреля 1961» — дата, которая в моём прошлом была историей. Да, праздничной, торжественной, очень особенной датой, но сегодня… Сегодня я видел человека, сотворившего эту историю. И он оказался ещё проще и человечнее, чем о нём говорили.

— Главное — держите курс! — сказал он нам, когда прощался. — И не забывайте: облака тоже когда-то были для человечества мечтой!

«В этот раз всё будет иначе, — подумал я. — В этот раз мы ничего не потеряем, Юра. Уж космос точно. Ведь не зря я оказался здесь.»

Я свернул к знакомому подъезду, а там с лавочки вдруг подскочил дядя Боря, тут же приложив палец к губам. Затем он буквально схватил меня за локоть и оттащил в угол, где нас не было видно, зато мы сами видели весь двор, как на ладони.

Да что такое?

— Серёга, ты чего натворил? — прошипел он, озираясь. — Тут за тебя хмырь узнавал.

Я насторожился:

— Какой это хмырь?

— А я знаю? Вроде, из органов. Тип в сером плаще. Выспрашивал по соседям, мол, с кем общаешься, чем живешь. Якобы для характеристики какой-то надо… Но я не дурак, понимаю, что копал под тебя. Да, Серый?

— Возможно… — я задумчиво поскреб затылок. — Дядь Борь, а как он выглядел?

— Как? А никак, — он развёл крепкими руками. — Обыкновенно, на улице встретишь и не запомнишь. Вот только глазки въедливые. Нырк туда, нырк сюда. Ага, и голос, как масло льет, но тягучее… Так это. Ты чего натворил-то?

— Все нормально, дядь Борь, не заморачивайся, обычная проверка по линии аэроклуба, — улыбнулся я, а про себя отметил, что тип похож по описанию на нашего КГБ-шного куратора. Чего это он за меня взялся? Ну, ясно чего — работа такая.

— Ещё что спрашивал? — спросил я, собравшись с мыслями.

— Какие книги дома читаете, газеты какие выписываете… — дядя Боря понизил голос до шёпота.

— Спасибо, дядя Боря, — я сжал его жилистую руку. Он кивнул, понимающе щёлкнул языком:

— Береги себя, космонавт. Такие гости просто так не приходят. Как бы…

— Прорвемся!

Я медленно поднимался по лестнице домой, а в голове крутились мысли. Снова всплыл в мыслях отец, о котором память Сергея упорно молчит, словно его и не было. Кто он такой — и почему от одного лишь упоминания о нём люди сразу меняются? Нужно аккуратно выяснить. Ещё этот Серый, который наблюдает за мной.

Дверь в квартиру скрипнула, казалось, особенно громко. Я остановился на пороге, вдруг осознав: теперь каждое моё действие, каждое слово будет под прицелом. Но отступать не собирался. Я вошёл в квартиру, тщательно