Дмитрий Старицкий - Ловец человеков

Прогресс бывший бароний кузнец освоил как первый блин — комом. Нет, сделал все как надо, разве что заклепки получились у него, на мой взгляд, совсем неэстетичные. Можно сказать, испоганил подлец товарный вид дорогого парадного шлема.

Пришлось пристегивать к этой проблеме ювелира для оформления декора. Все как всегда: портной гадит, утюг гладит.

А какое самое лучшее украшение у короля — корона, ёпрть!

Но я доволен. Могло быть и хуже.

На утряску заданий остающимся в орденском замке мастерам ушел целый день, следующий за «эротической экскурсией к картинной галерее с фонтаном».

Не, ну кто был первым тот гад, который ляпнул, что «жить как король» — это проводить все время в удовольствиях? Я тут пашу как раб на галерах. С утра до ночи. Черчу, пишу, приказываю, разъясняю, уговариваю… и конца-краю этому не вижу. И это среди людей, которые с готовностью выполнят любой мой приказ.

А ведь я еще с моим правительством не общался. Ни с тем, что в Беарне, ни с тем, что в Наварре. Точнее сказать, маменькиным и дядиным правительствами, ибо моих людей там пока нет. А там не кузнецы заседают, а олигархи местные. Еще те акулы. Им только пальчик покажи — тут же всю руку оттяпают и на голубом глазу скажут, что так и было. Не зря словосочетание «интриги мадридского двора» стало таким прочным культурным мемом. У меня, конечно, не Мадрид, но заразительный его пример расположен очень даже рядышком. Буквально через горку.

Аиноа, после всего вчерашнего, я уговорил быстро и практически без усилий на все мои прожекты. Ущелий в горах ей было не жалко — все равно там никто не живет, разве что на охоту ходят, и для скотоводства другие места есть, в самом ущелье слишком крутые горки для этого. А вот доля в будущих прибылях ее грела. Это же не только ей деньги за аренду, но и ее будущим детям. Да и воспринимала она мои планы «построения капитализма в одной отдельно взятой сеньории» как лишнее доказательство моей заботы о будущем бастарде. И настолько шевальер прониклась моим «планов громадьем», что к каждой изыскательской партии будущих промышленников прикрепила по своему егерю. Как проводника и как охрану — разруливать возможные терки с недоверчивыми местными горцами.

Договоры на аренду земель она подмахнула, не читая. Верила мне на слово после вчерашнего пещерного загула. А я вот так и не спросил, что у нее там с предками вышло и за что она так без жалости отрезала от себя родителей, как гниющую ногу. Все же родная кровь…

Вопросы, вопросы, вопросы… Кругом одни вопросы и никаких ответов.

Ушла шевальер из моего кабинета настолько всем довольная, что даже целоваться не полезла. Да и чего целоваться, когда мы деловой договор заключали, а не соблазняли друг друга на интим.

И на Ленку шевальер, кстати, — ноль эмоций, фунт презрения…

Ушла и ушла… И закипела в замке суматоха как в «Стране дураков» на восходе солнца. Стою я у бойницы, смотрю, как Аиноа во дворе строит не только слуг, но и гарнизон, и размышляю… А вот на фига ей приспичило и сегодня еще заутреню в церкви Эрбура на коленях стоять, а после этого идти снова исповедоваться? Как будто вчерашней вечерней исповеди ей мало?

И меня к исповедальне подтолкнула. Да так обставила, что неудобно стало не пойти.

Пошел, конечно. Сел в кабинку и через деревянную решетку сознавался окормлявшему местное людское стадо пастырю в ночном прелюбодеянии. Больше каяться было особо не в чем. Со вчерашнего-то вечера я не успел еще нагрешить. А подозрения свои, что участвовал я в некоем языческом обряде с Аиноа, я предпочел оставить при себе. Лишнее это знание для церковников.

Падре в этот раз, вероятно, был не только в курсе инкогнито моей персоны, но и всего того, что произошло ночью. И зачем произошло. Судя по тому, что в епитимью он мне назначил девять месяцев подряд читать каждый день Часы Богоматери по пять раз.

«Богородица Дева, радуйся. И будь благословен плод чрева твоего…»

Чего-то я с этими басками не догоняю, и чего-то по-крупному.

Мастеру Круппу я оставил качественно вычерченный Бхутто чертеж тулова шестикалиберной четырехфунтовой пушки. С моего рисунка. Классической пушки с опущенными цапфами, дельфинами, тарелью и «виноградом». Орудие длиннее я побоялся заказывать, все же лить будут по колокольной методике, с готовым каналом ствола диаметром в три с половиной дюйма и конической каморой заряжания.

Зазор между ядром и каналом ствола сделаем пока в две линии. Пройдут испытания успешно — можно будет его и уменьшить на половину линии, как во времена генерала Аракчеева.

Ядро весом в четыре фунта я выбрал исходя из мирового опыта гладкоствольной артиллерии. Великий Грибоваль в середине восемнадцатого века математически рассчитал, что иметь калибр в три фунта для полковой артиллерии явно недостаточно, а в шесть фунтов — уже избыточно. При этом четырехфунтовка была дальнобойней трехфунтовки, а также легче и подвижней шестифунтовой пушки, что немаловажно, так как мне эти орудия тут по горным дорогам возить. Мулы, конечно, сильнее лошадей, но и у них есть предел выносливости. Так что здесь разница веса почти в два раза — это очень существенно. Надеюсь, что вместе с лафетом и зарядным ящиком на лафете я не выйду за пять сотен килограмм, чтобы можно было таскать орудие силами расчета на поле боя «пешим по конному».

Да и на перевалы такое орудие будет легче втаскивать, чем любою бомбарду, имеющуюся у окружающих меня монархов. А если запряжку делать сразу на шесть мулов, то и вместе с передком.

И для мортиры совместно с мастером Уве… простите — Оливером, сделали новый четкий чертеж, учитывая и его замечания к тому рисунку, который я ему вручил в Нанте.

Диаметр дула — шесть дюймов.

Длина ствола — три калибра, больше делать стремно пока. Стрелять же в два огня придется. Сначала бомбу поджигать в стволе, и только потом — порох в каморе.

Цапфа концевая под сегментный станок на морских катках, позволяющий быстро менять угол наведения. От постоянного угла в сорок пять градусов я сразу отказался. Проще прицел поменять, чем тяжеленную мортиру таскать туда-сюда по полю боя под огнем.

Мне бы метров шестьсот-восемьсот дистанции выстрела от этой мортиры получить — и я в шоколаде. Прислуга орудия окажется вне досягаемости стрел даже стеновых арбалетов. Не нужно будет строить сложные укрытия. Простой плетеной загородки будет достаточно.

Сразу предупредил мастера, что есть опыт прогорания бронзовых запальных отверстий в орудиях, так что заранее надо приспособить сменную медную втулку в него. И чтобы она не вылетала при выстреле.

К мортире приложил чертеж литой чугунной бомбы, полой, с пороховой начинкой. Под деревянную брандтрубку, замедляющую инициацию взрыва.

И про себя подумал, что не мешает по дороге мозги занять на предмет: из чего сотворить поражающие элементы в бомбу — бракованных подшипниковых роликов еще долго не будет на рынке. На сами стенки бомбы в качестве осколочного снаряда надежды мало — больше психологический эффект. Разорвет каждую сферу на два-три крупных осколка — и все.

Как-то под Нарвой, на поле боя петровских гренадеров со шведами, нашли реконструкторы осколки ручной фитильной гранаты. Сложили и получили ее целиком. Из трех осколков всего. Так что боевая эффективность начиненных черным порохом гранат весьма слабая. Недостаток бризантного действия черного пороха. Но если в ручной гранате можно корпус отлить рубчатым — «ананаской», или клепать их цилиндрическими из тонкого железа с надеваемой рубчатой чугунной «рубашкой», как в советских довоенных гранатах, то в мортирной бомбе такой корпус не отлить без потерь в баллистике.

А так заманчиво иметь шрапнель… Но с ней придется еще экспериментировать. Технологии тут для производства вышибного снаряда не те, совсем не те.

И обязательное условие поставил я мастеру заранее: никаких скульптурных финтифлюшек пока — стволы гладкие, но чтобы на каждом стволе сверху казенной части можно было выгравировать герб Наварры и надпись «Последний довод короля» билингвой: на эускара и латыни. Имя мастера и год изготовления приказал сразу отливать на торцах цапф. Для истории.

— Чтобы и через сто-двести лет никто не оспорил ваш приоритет, мастер Оливер, — поднимал я градус гордости в нем, и ему это нравилось.

Чертежи перспективных лафетов и упряжек мы рисовали совместно. На что времени ушло больше, чем на сами орудийные стволы, потому как я играл в «озарения» и еще в это…

— Ты просто гений, Уве, но если сделать еще вот так… как ты думаешь, получится?

Мастер просто балдел от такого обращения с ним.

Все же с бумагой как-то привычней работать, чем с пергаментом. И быстрее получается. Да и жаба не так душит за испорченные листы.

И про порох поговорили. Он в огнестреле — самый главный.