Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

— Я Дженнифер Ноубл. Вон мертв?

— Боюсь, что да.

Она побледнела и тяжело опустилась на угол стола, уставившись в пол.

Вскоре она снова подняла глаза, уже взяв себя в руки. — Что случилось?

— Мы нашли его на Шестнадцатой и Гейлорд около часа назад, застреленным.

Обычно вопросы должен задавать я, но я часто импровизирую.

— Мне нужна кое-какая информация. Может быть, кто-то из ваших людей здесь… — Я кивнул в сторону задней комнаты, где в дверном проеме столпились лица.

Она отбросила выбившийся локон и расправила плечи. — Я постараюсь помочь. Что я могу вам сказать, офицер?

— Лейтенант. Вы ждали Мейсса сегодня в штабе?

Она кивнула.

— Заседание Исполнительного комитета. Он не входит в Исполком, но он позвонил и сказал, что у него есть важные новости «для Партии и для всех нас как личностей». Именно так он и выразился. Вчера вечером он позвонил мне еще раз, чтобы убедиться, что заседание в силе, и сказал то же самое: что-то, что изменит все «для Партии и для всех нас как личностей». Мы уже почти отчаялись его дождаться — два часа опоздания, это много даже по Анархистскому Стандартному Времени… [10] — Она замолчала, снова осознав, что произошло, и явно сдерживая слезы.

— Скажите… Дженни, верно? Я Уин, Уин Беар. Он всегда носил с собой оружие, или его что-то беспокоило — может, то, о чем он хотел вам рассказать?

Дженни преодолела два шага, разделявшие нас в крошечной комнате, взяла стул и поставила его рядом со столом.

— Хотите присесть, Уин? Это может занять некоторое время. Вон говорил… ну, как заговорщик, но в то же время он был чем-то страшно доволен. У него действительно было одно постоянное беспокойство, но это старая история, и я до нее дойду. И да, он носил оружие. Это была его философия, понимаете.

— Философия? Не знал, что пропертарианцы увлекаются насильственными революциями.

Она слегка улыбнулась и покачала головой.

— Пока нет. В любом случае, это оружие ему изначально выдало правительство.

— Это как?

— Он работал над чем-то, над каким-то правительственным секретом. После того, как он уволился, я полагаю, они забыли его забрать, или, может, у него все еще была информация, которую нужно было защищать. Но ему было неприятно получать от них оружие, потому что…

— Вы, ребята, не любите ничего получать от правительства?

— Или давать им что-либо, — улыбнулась она. — Но дело было не в этом. Не в этот раз. Слушайте, вы выдержите очень короткую лекцию? Это немного прояснит ситуацию.

— Когда я устану, я вздремну, — усмехнулся я.

— Здесь славно и прохладно, и это первая возможность присесть за весь день.

Она улыбнулась в ответ, что было приятно. — Хотите пить? Кофе, или колу, или что-нибудь еще? Что ж, тогда, полагаю, я начну. Видите ли, мы, пропертарианцы, действительно пытаемся жить по своей философии… точнее, философиям. О, мы все согласны в основах, но на самом деле есть две основные школы: минархисты и анархо-капиталисты.

— Минархисты и?..

— Анархо-капиталисты. Я до них дойду. В общем, пропертарианцы считают, что все права человека — это права собственности, начиная с абсолютного права собственности на собственную жизнь.

— Налоговая служба могла бы с вами поспорить. — На самом деле, я уже слышал это раньше. Удивительно, насколько интереснее это звучит из уст симпатичной девушки. — Но для начала звучит разумно.

— Правда? Вы бы удивились, как много людей чувствуют, что принадлежат кому-то или чему-то другому: своим семьям, работе, Богу, правительству.

— Так или иначе, любое другое индивидуальное право вытекает из этого фундаментального: владеть собственной жизнью.

— Поскольку никто не имеет права вмешиваться в нее, так же как вы не можете вмешиваться в жизнь других, некоторые пропертарианцы хотят, чтобы правительство выполняло единственную функцию — защищало права каждого…

— Я думал, у нас сейчас именно такое.

Она горько рассмеялась. — Если бы это было так!

— Даже наши сторонники ограниченного правительства сократили бы государство на девяносто девять процентов: больше никаких налогов, никаких законов об охране природы, никаких ограничений на рынке.

— Они называют себя «минархистами», потому что именно этого они и хотят: гораздо меньшего правительства, чья деятельность ограничена предотвращением вмешательства в индивидуальные права, вместо того чтобы быть главным нарушителем.

— Эта депрессия, так называемый энергетический кризис — все это вызвано вмешательством правительства!

Я кивнул, гадая, не найдется ли у кого-нибудь из этих подрывных элементов сигареты, которую я мог бы стрельнуть.

— Анархо-капиталисты… — она потянулась к стойке с литературой, вытаскивая книгу в мягкой обложке «К новой Свободе» Мэри Росс-Берд, — …вообще не хотят никакого правительства.

— «Лучшее правительство то, что правит меньше всего; правительство, которое правит меньше всего, — это вообще не правительство».

— И какое это имеет отношение к Мейссу? — спросил я, пытаясь вернуться к теме.

— Именно поэтому он носил оружие и поэтому ему было неприятно получать его от СекПола.

— Свободный, нерегулируемый рынок laissez-faire должен, и может, взять на себя все, что якобы делает правительство, только лучше, дешевле и не разрушая жизни отдельных людей: национальная оборона, судопроизводство, контроль над загрязнением, пожарная охрана и полиция — без обид.

— Вон считал своим этическим долгом самому обеспечивать свою физическую безопасность. Как говорит Мэри Росс-Берд: «Ничего не берите от правительства;

— …ничего не давайте правительству — государства не существует!» Я надеюсь, вы не начнете теперь арестовывать пропертарианцев… я имею в виду, за ношение оружия.

— Вон был просто немного более последовательным, чем большинство.

— Или чуть большим фанатиком, — ответил я.

— Дженни, я не принимал Закон о конфискации, и у меня такое же отношение к наркотикам и табаку: просто не размахивайте ими на публике, чтобы мне не пришлось вас арестовывать.

— Черт, я даже… о, ради всего святого, у вас есть сигарета? У меня сейчас начнутся конвульсии!

Она порылась в ящике стола и извлекла пачку засохших «Players», контрабандой ввезенных из-за северной границы. Я с благодарностью закурил и откинулся на спинку стула, давая головокружению пройти. — Если вы это кому-нибудь повторите, я назову вас лгуньей.

— Мне как минимум дважды спасали шкуру гражданские — люди, которые смекнули, что мы можем быть на одной стороне.

— Я потом совершенно забывал арестовать их за ношение оружия. Должно быть, впадаю в маразм.

—