Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

Я поднялся. Все взгляды в комнате тут же впились в меня.

— Яков Вилимович прав, — голос прозвучал довольно громко. — Нас будут пытаться уничтожить. Поэтому мы ударим первыми.

Подойдя к карте южных рубежей, разложенной на столе, я продолжил:

— Мобилизация ресурсов, дамы и господа.

Взгляды моих людей загорелись. Они ждали чего-то такого. Нестандартного.

— Андрей! — я повернулся к Ушакову. — Задача номер один: воздушный флот. Немедленно заложить на южной верфи еще десять аппаратов типа «Катрина». И главное — мне нужен конвейер. Разработать и внедрить поточную сборку, унифицировать узлы. Я хочу, чтобы мы могли выпускать их так же просто, как СМки.

Ушаков хмыкнул:

— Будет сделано.

— Проект «Бурлак». Запускаем в полную серию. Формируем из них первые механизированные батальоны — мобильные крепости с ремонтными мастерскими и топливозаправщиками. — Нартов кивнул. — А вам, — Орлов и Дубов выпрямились. — Надо научить пехоту воевать на колесах.

На лицах обоих офицеров проступило эдакое солдатское счастье.

— Логистика. — Теперь Морозовы. — Мне нужна сеть складов и заправочных станций вдоль всего южного направления. Для «Бурлаков» и «Катрин». Чтобы мои машины могли пройти от Воронежа до Перекопа без единой остановки. Это — ваша война, Борис Алексеевич. И ваша прибыль.

Старый купец удовлетворенно крякнул, поглаживая бороду. Он уже подсчитывал барыши.

Оставались двое самых опасных людей в этой комнате.

— Анри. Твоя задача — самая важная. Довести до ума проект «Благовоние». Мне нужен надежный, безопасный в транспортировке бинарный боеприпас. Идеальное оружие для бескровной победы. Первая партия — сто единиц. По мере готовности отправлять с усиленным конвоем Государю под Крым. Партиями по десять штук. Пусть у него будет довод, против которого бессильны любые крепости, — я повернулся к Нартову, — Андрей, поможешь?

Дюпре хищно улыбнулся. Нартов фыркнул, но кивнул.

Я обвел взглядом свой штаб. Каждый получил задачу. Я запустил машину. Огромную, смертоносную. И она либо сокрушит наших врагов, либо перемелет нас самих.

Когда совет закончился, зал наполнился шумом голосов и скрипом отодвигаемых стульев. Получив почти невыполнимые задачи, мои люди расходились, уже на ходу обдумывая детали. Нартов что-то горячо доказывал Магницкому, тыча пальцем в чертеж «Бурлака», пока Орлов с Дубовым вполголоса совещались у карты. Моя машина, получив приказ, начала набирать обороты. Только Брюс и Алексей остались на своих местах у камина. Царевич смотрел на меня с нескрываемым восхищением, Брюс — с отстраненной задумчивостью. Он наблюдал, как на его глазах рождается сила, которую скоро станет невозможно контролировать. Но сейчас он молчал. Он дал мне карт-бланш.

Я погрузился в бумаги, рассматривая самую большую статью расходов, которая пока не приносила абсолютно никакой прибыли — стройку железнодорожных путей. Ни ускорить стройку, ни уменьшить расходы — не представлялось возможным. Из Москвы в Питер уже начали строить насыпи. Но это будет очень долго. На Урале Демидов уже тоже начал соединять заводы железкой. Не знаю сколько времени я стоял и думал как внести прогресс в эту область — меня отвлек шум.

С горящими глазами царевич что-то доказывал Якову Вилимовичу, размахивая руками, а тот слушал его с видом уставшего философа, вынужденного объяснять ребенку, почему нельзя потрогать луну.

— … но поймите же, Яков Вилимович! — донесся до меня обрывок фразы. — Это же шанс! Окончательно решить все наши проблемы одним ударом!

Увидев мой заинтересованный взгляд, они замолчали.

— О чем спор, господа? — спросил я, подходя к камину.

— Царевич предлагает не ограничиваться Крымом, — с тяжелым вздохом произнес Брюс. — Он желает, чтобы наши «Бурлаки» и «Катрины» прошли огнем и мечом до самого Царьграда.

В глазах Алексея все еще плескался азарт недавнего совета. Он хотел войны. Большой, победоносной, имперской, которая одним махом утвердит величие России. Он мыслил категориями максималиста, уверовавшего во всемогущество технологии.

— Это было бы эффектно, Алексей Петрович, — сказал я осторожно, — но неэффективно. Взять Царьград — значит объединить против нас всю Европу. Мы получим новую столетнюю войну, которая обескровит Империю. Наша задача — не захватывать, а контролировать. Запереть турок в Черном море, отрезать их от Европы и сделать нашим младшим партнером.

Алексей нахмурился. Его юношеский максимализм, помноженный на веру в мои «чудеса», требовал простых и громких побед. Он еще не понимал, что настоящая сила — в умении строить системы, где враг становится выгодным партнером. Алексей уже открыл рот для гневной отповеди, но в этот момент в зал вошел адъютант Брюса и протянул ему запечатанный пакет. Внезапное появление адъютанта, прервавшее наш спор, подарило мне несколько драгоценных секунд. И тут до меня дошло: я упустил что-то важное. Воспитывая в Алексее государственника, я научил его мыслить масштабно, но не научил главному — чувству меры и пониманию последствий.

— В Европе закончилась война за испанское наследство, — недовольно произнес Брюс.

Новость о мире в Европе, принесенная Брюсом, меня не заинтересовала. Алексей, раздраженный тем, что его имперский порыв прервали, махнул рукой.

— Да что нам до их испанских дрязг, Яков Вилимович? Пусть хоть все там друг друга перережут. Нам Крым брать надобно.

Я и сам был готов отмахнуться. Мои мысли были далеко — в дымных цехах Игнатовского, в чертежах бинарного снаряда, в пыльных степях под Перекопом. Да и нужно придумать как ускорить стройку «железки». Какое мне дело до того, что французский король и австрийский кайзер наконец поделили какой-то там трон?

Но что-то в этой новости резануло слух. Мелкая, незначительная деталь, выбивающаяся из общей картины. Нестыковка. Трещина, заметная только мне. Я повернулся к Брюсу, все так же задумчиво и недовольно смотревшему на депешу.

— Яков Вилимович, позвольте полюбопытствовать… сколько она шла, война-то эта?

Брюс удивленно поднял на меня взгляд. Вопрос был странным, неуместным. Алексей бросил на меня недоумевающий взгляд.

— Шестой год пошел, — ответил Брюс, чуть пожав плечами. — Англичане с австрияками знатно потрепали французов. Людовик запросил мира. А с чего такой интерес, барон?

Шесть лет.

А в моей памяти, эта война была кровавой язвой, терзавшей Европу больше десятилетия. Если не ошибаюсь, десять, а то и все двенадцать лет тотальной бойни, которая обескровила Францию, разорила Испанию и надолго вывела их из большой игры. А здесь — шесть. Закончилась. Почти вдвое быстрее.

Языки пламени плясали в камине. Почему изменился ход истории? Евле? я всего лишь сжег один завод. Выбил одну фигуру с доски. Я толкнул одну костяшку домино, и теперь, спустя годы,